Diwedd y gwaharddiadau
07.12.2014 в 06:25
Пишет Папа Вальтер:Мой родной чужой Славянск. Конец
Всё, уважаемые, я дописала. Теперь на душе легко и спокойно, будто что-то гнетущее умерло с последней поставленной точкой. Рассказала всё, как было, ничего не утаивая и не приукрашивая. Я не хотела этой войны, я всего лишь простая славянская домохозяйка, которая периодически творила глупости ради своей дочери. В этом нет ни смелости, ни героизма, ни тонкого расчета, есть только любовь к моей ненаглядной Эми и к стране, которая стала второй Родиной. Тридцать четыре тысячи слов, в которых страх, любовь и еще какие-то эмоции. Я поставила точку и чувствую себя опустошенной, но все-таки счастливой.
Такие дела.
16. Штурм Николаевки и другие интересные события
Начиная с утра первого июля, интенсивность обстрелов не падала. Славянск утюжили с разных направлений, вновь заработала авиация по Семеновскому укрепрайону. Гуляния с дочерью пришлось свести до минимума, единственное более-менее длительное окно между обстрелами было с пяти до семи вечера. «Ребята ужинают! – смеялись мы. – Приятного аппетита на Карачуне!»
В новостях мелькнуло, что армия взяла Закотное и Рай-Александровку. Мне стало тревожно: Славянск окончательно замкнули в кольцо, у сепаратистов было только два выхода: прорываться с боем через Николаевку и Райгородок на Красный Лиман либо отступать через Краматорск на Донецк. В Райгородке, как я уже писала, гарнизона не было, поселок был практически беззащитным. Но Стрелков счел, что овчинка выделки не стоит, и вы знаете, как дальше развивалась история.
читать дальшеСтоит упомянуть об одном трагикомическом моменте. Тридцатого числа, уже после возвращения из Славянска, я ждала последнюю маршрутку из Красного Лимана. Незадолго до этого мне позвонила Венда и сказала, что Виктория Ивлева отправила для нас с ней помощь из Красного Лимана. Оставив дочку на мужа, я побежала вниз к переезду и там стала свидетелем просто фееричной сцены. Венда яростно спорила с парнем лет восемнадцати, пухленьким, чернявым и с открытым детским лицом.
– Привет, – я поздоровалась с ней.
– Ань, ну ты посмотри на это! – она показала на своего собеседника. – Юноша приехал из Харькова и хочет стать ополченцем.
– Ну и дурак, – прямо сказала я.
– Я хочу умереть, но моя религия не позволяет мне кончать жизнь самоубийством, – с жаром заговорил юный пассионарий. – Я проходил курсы, я могу оказывать первую медицинскую помощь!
– Ополченцы будут счастливы, – я цинично фыркала. Романтический порыв товарища казался и до сих пор кажется мне идиотским. Использовать войну как способ сведения счетов с жизнью – это бред и ничуть не менее грешно, чем просто наложить на себя руки. По обмолвкам стало понятно, что парень инвалид, это не добавило ему уважения, потому что кем бы ты ни был, но нужно понимать, что война скидок не делает никому.
– А вы их хоть раз видели? Да вы знаете… – он ударил ладонью по профилю, которым была обшита остановка.
– Знаю, – я мерзко ухмыльнулась. – Сегодня утром имела сомнительную честь лицезреть эти гребаные кадыровские рожи.
– Вы были в Славянске? Как мне туда попасть?! Я уже спрашивал, автобусы туда не ходят…
Венда хохотала, я смотрела на него круглыми глазами.
– Ну, окей, слушайте. Переходите дорогу и идете по этой улице Первого мая до самого конца, там будет мост. Переходите и идете по холмам, там будут озера, дальше будет дамба. Снова прямо, увидите водохранилище, идете вдоль него. Там мост через большие трубы, узенький такой железный. Переходите и выходите к станции. А там вас дальше отправят куда надо.
Парень смотрел на меня влюбленными глазами.
– Проводите меня!
– Ага, щаз, оно мне надо десять километров туда и потом обратно скакать ради ваших глупостей?! Мне сегодня один раз хватило. Вам надо – вы и идите, а я ноги бить не хочу ради того, чтобы количество моих врагов на одного увеличилось.
– Так вы за…
Вместо ответа я показала на трассу. Вдалеке послышался грохот, это катили БТРы девяносто пятой бригады. Я махала бойцам, сидящим на броне, мне махали в ответ.
Когда пыль улеглась, выражение лица парнишки стало обиженным.
– То есть, вы не хотите меня проводить.
– Нет и еще раз нет.
– А если я очень попрошу?
И тут меня накрыло. Я вспомнила придирки к моим документам, вспомнила обстрел на Артема и рявкнула:
– Мне нахрен не упало рисковать своей жизнью ради какого-то придурка, который не ценит свою жизнь!
От меня он отцепился, я сидела и пыталась успокоиться, а Венда уговаривала его вернуться в Красный Лиман, а оттуда в Харьков. Он что-то блеял снова про самоубийство, а мне хотелось взять и тряхнуть его за шиворот. Ведь у этого придурка, скорее всего, были родители. И как мать я не понимала, как они могли его отпустить в такой путь.
Венда почти его уговорила. Из-за леса вынырнула зеленая газель, мы встали, готовясь подойти ближе, как она подъедет. Пока мы получали свои посылки от Виктории Ивлевой, не заметили, что наш собеседник-пассионарий так и не уехал. Представляете наши круглые с Вендой глаза, когда он оказался сидящим все на той же скамеечке.
– Почему вы не уехали?! – возмутилась Венда.
– Удостоверение не действует, – пожаловался он.
– Возьмите деньги, – мы начали отсчитывать шесть гривен ему на дорогу, – автобус только разворачивается, едьте домой!
Не уехал. Бессмысленно описывать наше негодование и попытки уговорить вернуться домой.
– Да черт вас дери, идите пешком, я ходила в Красный Лиман – полтора часа ходу неспешным шагом!
– Нет, я пойду в Новороссию, – сказал этот чокнутый фанат Стрелкова. – Объясните мне еще раз, как идти.
Я повторила дорогу, махнула рукой и пошла домой, к дочери и мужу. Мозг просто отказывался понимать, как можно решиться на такое. А он постоял-постоял, да и зашагал по улице Первого мая вниз, к реке. Интересно, что с ним стало? К сожалению, я не знаю имени этого парня, только то, что он инвалид из Харькова – этого мало, чтобы найти пропавшего человека...
Первого июля стало ясно, что мужу придется здесь задержаться: начался штурм Николаевки. Если я правильно помню, то отпуск у него истекал третьего числа, и сложившаяся ситуация его напрягала. Отпуск он брал за собственный счет, Ахметову было плевать, что люди не могут работать под обстрелами, без света и материалов. Его управленцы только и делали, что названивали из безопасного Святогорска начальнику узла связи с претензиями. Поэтому пришлось звонить коллегам и просить написать за него еще одно заявление, чтобы продлить отпуск, нравилось это начальству или нет. конечно, эта ситуация не могла не угнетать.
Можно было не запоминать откуда стреляют, потому что стреляли отовсюду – с Каравана (Брусино), с Донецкого поселка, с краснолиманского поворота, с Щурово, с Ямполя – били по Николаевке и Славянску. Я молилась, чтобы не попали в станцию или в водохранилища, последствия были бы весьма и весьма печальными.
Первого июля упала вышка на Карачуне, и в Славянске перестала работать сотовая связь по всему городу, без электричества немногочисленные счастливцы остались уже двадцать девятого, после того самого обстрела, под который мы попали.
Первого июля мы услышали, как работает система залпового огня, она же РСЗО «Ураган» – брат Града. В тот момент я укладывала дочку и еле удержалась от инстинктивного падения на пол в угол между кроватью и стеной. Пусть стреляли где-то за семь километров от нас, но стекла звенели, и земля ходила ходуном. Эми как-то умудрилась заснуть, а я просилась к мужу на руки и испуганно ныла. Отчего-то этот грохот стал последней каплей, и нервы сдали. Мы слышали, как снаряды «Урагана» пролетали над этим маленьким кирпичным домиком, как они тяжело падали где-то там за десять километров в Николаевке. Мне в те минуты казалось, что еще никогда я не слышала более жутких звуков. Я боялась представить, что творится в том месте, куда попал хоть один снаряд «Урагана». Всхлипывая, я полезла в гугл, от картинок меня затошнило.
А примерно в полночь одна из ракет взорвалась над Райгородком. Макс как раз открыл дверь кухни, и мы услышали свист и стук осколков по крыше. Как у нас не вылетели стекла – я не знаю. Возможно, спасла открытая дверь и форточка. Тогда казалось, что небо раскололось и пышет огнем – неимоверно жуткая картина. После сказали, что еще одна ракета прилетела в Райгородок со Славянска, но по имеющимся данным у сепаратистов на тот момент не было РСЗО, только танки и самоходки. Ракета грохнулась на улице Первого мая и оставила после себя здоровенную воронку, если верить слухам. Скажу честно, сама я не ходила проверять, как-то не возникло желания.
Спустя полчаса «Ураганы» заткнулись, заговорили арты. А наш потрясающий ребенок спал как ни в чем ни бывало. Часа в три я себя загнала в постель, а в полпятого меня снова разбудили звуки «Ураганов». Самолет, о котором писала Венда на торе, я не слышала.
Второго июля Порошенко запретил использовать «Ураганы» с «Градами» по населенным пунктам. Но совокупный рев гаубиц и минометов был ничуть не тише вчерашнего гвалта. В Славянске окончательно встал хлебозавод. Я психовала, потому что дед остался без хлеба, но путь в Славянск теперь был закрыт окончательно. Хотелось выть от беспомощности, но от меня лично уже ничего не зависело. Утешало то, что у него есть пряники, сухари, печенье и крупы с тушенкой, принесенные нами двадцать девятого числа.
Третьего утром мы смотались в Красный Лиман, чтобы снять остатки денег с моей карточки, и тут нас поджидал сюрприз: кредитные карты клиентов Приватбанка, проживающих на территории Донецкой и Луганской области заблокировали. Я материла Беню и радовалась, что у меня есть копейка на долларовой карточке.
Пока длилось затишье, мы успели вернуться домой, а спустя час началось по новой. Штурмовали Николаевку – артиллерией и авиацией. В четыре часа муж еле дозвонился до друга, который работал на Славянской ТЭС. Сашка как раз сегодня вышел на смену, и практически всю ее просидел в бомбоубежище. Примерно в пять вечера попали по одному из энергобоков, и станция загорелась. Надо сказать, что пожар то разгорался, то утихал, но горело почти двое суток. Как позже выяснилось, на территории станции было полно ополченцев, кое-где станцию заминировали.
Работников, как позже рассказывал Сашка, отправили по домам до первого попадания в станцию. Он с женой и родителями спрятался в подвале и просидел там сутки, до вечера четвертого числа, когда Николаевка была практически полностью очищена от сепаратистов.
Райгородок на некоторое время остался без света, так как в ходе артдуэли были повреждены линии электропередач. Но мы не жаловались, мы ждали, что будет дальше. Освобождение Славянска? Или украинская сторона пока просто закрепится в Николаевке? И целы ли мосты? И что там в Семеновке?
Появилось обращение Стрелкова к Путину и так называемому «русскому миру».
«Николаевка окружена. Связи с гарнизоном нет. Продолжаются непрерывные обстрелы Семеновки, Николаевки, ТЭЦ. Количество расходуемых снарядов такое, что в Чечне такого не видал. Ночью Славянск был неоднократно обстрелян... Население охватила паника. Все проклинают Киев, Порошенко и… Россию. Которая дала надежду и бросила на произвол карателей.
Если Россия не вступит в дело в самое ближайшее время, Новороссия погибнет в самом скором времени. Славянск погибнет намного раньше, чем все остальные. Наше снабжение полностью прервано. Так что разгрузки, ботинки, приборы ночного видения и все прочее можно смело отправлять куда угодно — к нам они уже не дойдут. Обстрел города продолжается».
– Кто-то запаниковал, – я показала мужу телефон с открытым браузером.
– Спорим, не введет? – Макс хмыкнул.
– Не буду спорить, не введет.
В семь вечера мы подняли свои чашки с чаем за освобождение Николаевки. А местные бабки сидели на крыльце у Тамары и пафосно готовились к смерти.
– За нами выехали каратели, они нас всех убьют, а здесь поселят западенцев!
– Никого не пожалеют, гады! Вот в Красном Лимане…
А в доме надрывался кто-то из очередных журнашлюх а канале Россия24 – это был единственный работающий аналоговый канал у Тамары. Показывал телевизор отвратительно, но его речам внимали, как Моисей откровениям Господа. Смешно и стыдно, ей-богу. «Славянск гибнет! Путин, введи! – надрывались какие-то бешеные бабки. – Нас всех убьют!»
Чтобы не стошнило, я забрала дочку с улицы и уткнулась в новостную ленту на телефоне.
– Пошли гулять, – муж потыкал в меня пальцем. – Там уже ничто не горит, с нашей стороны не стреляют.
Солнце зашло, на улицах почти никого не было. Пахло гарью, ветер уносил запах дыма в сторону Красного Лимана. Колеса коляски шуршали по асфальту. Мы говорили, строили планы, надеялись, боялись… В любом случае, штурм Славянска был неизбежен. Мы боялись за дом, за деда, за знакомых, которые так и не уехали из города, осторожно мечтали о возвращении. Так мы дошли до переезда и сделали то, что делали и до этого – написали мелом «Слава Україні!». Большими буквами, чтобы бойцы, проезжающие на автомобилях и БТРах несколько раз в сутки заметили надпись и чуточку приободрились.
Эми хлопала в ладоши, видя, как зажигаются фонари, потом на краснолиманском повороте запустили пару красных сигнальных ракет, и мы поспешили домой.
Тогда же мы кое-как дозвонились до деда. Тот сказал, что с ним все в порядке, и на этом связь оборвалась. На душе отлегло…
Ночью я едва смогла уснуть из-за канонады. Били по Славянску, били так, как до этого били по Николаевке, как никогда еще до сей поры. Я кусала пальцы, прислушивалась к дыханию спящих мужа и дочери, иногда выходила на улицу и сидела на скамейке. Сигарета больше тлела в пальцах, чем находилась во рту. Еж где-то сопел в темноте под лавочкой. А я выбрасывала сигарету в ведро и уходила, чтобы через какое-то время вернуться снова. Сон не шел.
Даже меловые горы не могли заглушить звуки взрывов. Семеновка, Современная, Ленинградская, Комбикормовый… На торе писали, что со Святогорска видят зарево над городом. И мне было жутко.
Под утро я забылась сном на пару часов, а после проснулась от тишины. Вы вряд ли можете себе представить, насколько оглушительной может быть тишина. Я бросилась к телефону, открыла браузер, и первой новостью стало освобождение Славянска.
Du3eJIb 05.07.14 07:57:02: Может я слишком наивный, а может хочется верить любой хорошей новости. В ВК читаю, что вроде как ополчение покинуло город, кто дозванивается к родным в город, узнают что блок посты пустые.
сучок 05.07.14 08:40:49: Вчера ночью позвонили друзья из города, сказали, что техника сепаратистов очень активно перемещается в их районе (пятак). Так что о полном исходе говорить рано...
paradin 05.07.14 08:49:50: Только что человек позвонил из Славянска, сказал что в городе не осталось террористов. В СБУ никого нет!
Kurai 05.07.14 09:19:53: Мне тоже только что позвонили из Славянска и сказали, что ополченцы переоделись в гражданку, бросили оружие и технику и покинули город. Вот буквально 10 минут назвд звонили.
karamel 05.07.14 09:47:50: На УНИАН информация подтверждается - ополченцы ушли в Краматорск
И тут я поняла, что такое счастье. Пожалуй, мои эмоции были сравнимы только с эмоциями в роддоме, когда я впервые взяла на руки дочь. Город свободен! Наш Славянск, мой родной чужой Славянск свободен! И мы можем вернуться домой! Не сейчас, не завтра, возможно, через неделю или две – но мы вернемся домой!
После обеда мы узнали, что Славянск оставлен Стрелковым и что над исполкомом теперь украинский флаг. Я бессовестно перепощу фотографию из фейсбука Арсена Авакова. При виде этого фото я не могла сдержать слез, и даже спустя месяцы эмоции все равно перехлестывают.
Еще спустя пару часов мы узнали, что между нашим и соседским домом разорвался снаряд. У нас повыносило практически все стекла, выбило дверь и посекло забор и шифер на крыше. У соседей по кирпичику размело летний душ и разбило пристройку. Из людей и животных никто не пострадал. Все произошло в четыре часа утра. Это омрачило радость от освобождения города, но раз все были живы, то выбитые стекла – ха, подумаешь, это решаемо. Тем более, прошел слух, что со среды в город начнут пускать людей. Возвращение стало реальным, и только это имело значение. Я кружила дочку на руках и твердила, что скоро мы вернемся домой, она снова будет спать в своей любимой кроватке и играть со всеми своими игрушками. Не знаю, понимала ли она то, о чем я говорю, но, во всяком случае, Эмма улыбалась.
17. Это наш город и мы будем здесь жить
Когда эйфория от радостных вестей схлынула, мы с супругом начали задумываться о том, а как мы, собственно вернемся домой. Наша натоптанная дорожка через водохранилище и ТЭС была закрыта. Там было полно растяжек и неразорвавшихся снарядов только возле водохранилища, а во что превратилась территория возле станции – представить страшно. Одна турчанка, у которой я регулярно покупала молоко для дочери, попыталась пройти тем путем, чтобы вернуться домой в Семеновку. Минеры не пустили и сказали, мол, ждите, на днях закончим разминирование трассы, наведем мост через Торец на Селезневке, тогда и вернетесь. Об этом она мне рассказала шестого числа утром, когда я снова пришла за молоком.
читать дальшеВ контакте седьмого числа прошла информация, что на соседней улице уже сделали свет. Это стало решающим фактором поскорее вернуться домой. Мы еще не знали, что та девушка написала неправду, свет сделали только спустя две недели и на той улице, и на нашей. Почему она соврала? Кто ее знает.
Мы с Максимом долго изучали карту города и решили, что пойдем другим путем: до краснолиманского поворота, оттуда на БЗС, через Славкурорт выйдем в центр и из центра пойдем на Черевковку. Самое важное бросим в рюкзаки, ребенка в коляску, в коляску вниз подложим сумку с ее вещами. За остальным мы планировали вернуться, когда наладится регулярное автобусное сообщение. По гуглмэпс выходило примерно двадцать километров. На неделе обещали нежаркую погоду без дождей, поэтому предстоящий путь не вызывал опасения.
Свекровь тоже бесилась от безделья, она была готова ехать сразу, как только начнут пускать в Семеновку. В самой Семеновке творился кромешный ад – окопы-окопы, развалины, растяжки… С растяжками разбираются до сих пор, а уже декабрь на дворе. Вдобавок, едва ли не каждую ночь какие-то мерзавцы ставят новые. У нее был другой план: они берут с собой Максима, то забирает у них велосипед, возвращается к нам, и мы перевозим вещи на велосипеде, ребенок по-прежнему спит в коляске – профит! В итоге сама же свекровь спутала нам все планы, когда они восьмого числа резко сорвались и уехали. Мы пожали плечами и решили, что хорошо продуманный план – гарантия успеха. А короткая дорога – это безопасная дорога.
Впрочем, нам не пришлось мучить дочку долгой прогулкой, потому что хороший человек Лемур девятого числа перекинул мне некоторую сумму денег. Чтобы снять их, нужно было ехать в Красный Лиман. Я справедливо рассудила, что часть можно потратить на такси, если таксист запросит адекватную цену. Таксист Виталий сказал, что готов ехать в Славянск за полторы сотни из Красного Лимана с заездом в Райгородок. Так как сумки были готовы со вчерашнего дня, мне оставалось только позвонить мужу и сказать, чтобы он будил дочку, кормил ее и одевал. Мироздание решило показать мне, что нельзя взять и просто так вернуться домой. На выезде из Красного Лимана нас остановили. На бывшем блокпосту формировали колонну, солдаты сворачивали свой лагерь, грузили кровати, складывали палатки. Мы с водителем вылезли поговорить с солдатами, которые скучали на БТРе. Я жадно рассматривала их нашивки с желто-голубым флагом, украинская речь ласкала слух.
– Ребят, а вы в Славянске были?
– Нет, мы только туда идем. А что такое?
– Просто хотела спросить, как туда можно проехать на машине.
– Через Селезневку не пустят, – к диалогу подключился водитель БТРа. – Там только начинают наводить мост. Через БЗС, но я не знаю, пускают гражданских или нет.
– Пускают, мои свекры вчера уехали.
– Ну, удачи вам, – сказал водитель.
Мы простояли минут двадцать, потом я предложила Виталию ехать в окружную через Зеленый Клин и Щурово. Имеющаяся на руках сумма позволяла увеличить цену, тем более, что ожидание тоже стоило денег.
До Щурово доехали без проблем, а вот на блокпосту моя рожа снова вызвала проблемы.
– Тут у девушки российские документы, едет в Райгородок, – там собрался целый консилиум.
– Девушка, что вы делаете здесь на территории области?
Мою мечту быть в Славянске уже через полчаса жестоко отпинывали куда подальше.
– Я здесь живу, – я показала страницу с пропиской. – Город Славянск, улица Гражданская, дом такой-то. В Райгородке находятся мои муж и дочь – я отлистала на страницу в паспорте, где был штамп о семейном положении, и предъявила дочкино свидетельство о рождении. – Там мы проживаем на улице Ленина, дом такой-то. Я могу позвонить мужу, свекрови, свекру – они вам подтвердят.
Таксист Виталий сидел в машине и терпеливо ждал, пока они закончат иметь мне нервы.
– Послушайте, – я говорила медленно и ласково, как с детьми. – Я – честный человек, с сепаратистами дел не имела и не имею. Я еду домой к дочери, потом собираюсь взять свою дочку, – в нос часовому тыкался телефон с фотографией Эммы, – и поехать домой в Славянск. Я очень хочу домой, я не была там полтора месяца. У меня там кошки голодные и выбитые стекла, а еще восьмидесятилетний дед, который сейчас питается одной «мивиной» и не может купить себе хлеба. Пустите меня домой!
Они снова отошли пошептаться. Наконец, мне вернули документы, и машину отпустили. Оставшиеся минуты до Райгородка я злобно ворчала, Виталий молчал и сочувственно кивал головой.
У дома Тамары уже вышагивал Макс с Эммой на руках. Мы быстро погрузили сумки, я перебралась на заднее сиденье и взяла на руки дочь, Макс сел впереди. Мы помахали Тамаре, поблагодарили ее за гостеприимство, и так закончилась наша жизнь в эвакуации.
На краснолиманском повороте мы пересеклись с колонной, с большой колонной из БТРов, танков, грузовиков с солдатами. Эми смотрела во все глаза, а потом вдруг заплакала, уж не знаю, чего она испугалась – то ли рева моторов, то ли поднятой ими пыли, то ли видом вблизи. Нас особо не мурыжили, хотя документы проверяли внимательно, особенно прописку.
– У вас разные адреса. Вы знаете, что в Семеновку проезд закрыт?
– Я живу вместе с женой, в Славянске, а не в Семеновке, – ответил муж.
Я подтвердила.
Колонна прошла, нам разрешили проезжать.
На краснолиманском повороте теперь был не блокпост, а целый военный городок. В нескольких местах высились высоченные горы гильз калибра 120 мм и больше. Там кипела жизнь, непонятная для нас – гражданских. Я снова вспомнила свои ассоциации с музыкой. Если рев артиллерии был роковой симфонией Донбасса, то военный городок на краснолиманском можно было смело называть оркестром этой войны.
На БЗС люди убирали то, что осталось от сепаратистских блокпостов – покрышки, бетонные блоки, поваленные деревья. То же творилось на Славкурорте, в центре… На Славкурорте нам навстречу попалась еще одна колонна из трех БТРов. Они медленно ехали в центр, а ветер трепал украинские флаги.
Взгляд автоматически отмечал разрушенные здания, разбитый асфальт – все признаки войны. Больше всего меня поразили брошенные посреди дороги пушки-сорокапятки, реквизированные бравыми ополченцами из нашего музея. На лафетах было написано мелом, что они реквизированы по приказу Стрелкова.
– Дурдом, – выразил мою мысль Макс.
На пятаке тоже убирали следы войны, в центре прибавилось машин и людей. Дальше мост, с разбитыми перилами, дырами в полотне и оборванными проводами. На перилах были привязаны таблички «Мины!», какой-то старичок набирал лопатой песок из большой кучи на бывшем блокпосту у четвертой школы…
Скоро мы были дома. Соседи повыползали посмотреть на то, как мы выгружаем вещи, выбежали кошки и принялись тереться об сумки. Пока Макс уносил вещи во двор, я благодарила Виталия и отсчитывала нужную сумму. Мы были дома, но до сих пор не верилось, что это на самом деле.
Во дворе валялась куча стекол, забор между нами и соседями практически отсутствовал, немногочисленные оставшиеся куски шифера держались только благодаря розам, растущим на всей длине забора. Перекошенная дверь, снова горы стекол… я подхватила дочку на руки и осторожно занесла в дом.
Поначалу Эми не узнала свою комнату и закатила скандал. Мужу пришлось ее успокаивать, пока я раскладывала вещи и готовила обед. После обеда Эми все-таки улеглась спать, а мы принялись сметать стекла – сначала в доме. Тут я не могу не похвалить себя за давнюю предусмотрительность. Скотч и одеяла не дали разлететься осколкам по всему дому, поэтому мне пришлось только убрать стекла с подоконников и с пола непосредственно под окнами. Да, это заняло не один час, но все же было лучше, чем если бы пришлось собирать их по всему дому, выковыривая из обивки мебели и ковра, боже упаси. После настал черед стекол на улице. Среди них, а потом и в клумбах с розами я находила осколки от той гадости, что тогда прилетела к нам.
Рутинные домашние дела успокаивали. Стекла, битый шифер, осколки – я еще неделю вытаскивала этот мусор в баки. Мусор начали вывозить, да, спасибо КАТП. Город стал наполняться людьми, сюда начали съезжаться электрики и строители со всей Украины. В Славянск возвращался мир. Муж снова начал ходить на работу, ведь оживающему Славянску был нужен доступ во всемирную паутину.
Нет, не все было радужно и красиво, далеко не все. Еще были заминированы кладбища, школы, мосты и здания, на девятое июля свет дали только буквально в одном или двух микрорайонах города.
Десятого числа я посадила Эми в коляску и мы пешочком отправились в центр города. Нужно было написать заявление на компенсацию ущерба. Маршрутки не ходили, ведь далеко не везде расчистили дорогу, к тому же автопарк города потерпел существенные сокращения: убегающий Стрелков реквизировал кучу автомобилей и автобусов. Всё в лучших традициях Новороссии. Русский мир не принес городу ничего, кроме разрушений и смертей, и нам еще долго аукались следы присутствия сепаратистов – растяжки, мины в самых непредсказуемых местах, безымянные могилы с замученными людьми, склады оружия и боеприпасов…
Заявление я написала, подробно перечислила все повреждения, обещали, что к нам приедет комиссия в течение десяти дней. Комиссия приехала спустя полтора месяца, составила акт и пообещала привезти стройматериалы. Их везут до сих пор и вряд ли уже привезут. Дело не в том, что нефиг ждать помощи от государства. Дело в том, что не надо давать обещания, которые не собираетесь выполнять. Ладно, нам где-то удалось самим достать деньги, где-то подбросили друзья. А что делать тем, у кого нет никаких возможностей и надежда только на государство? Боюсь, это очередной вопрос, который останется без ответа. Славянск стал центром внимания всей страны… и одновременно возможностью попиариться. Приезжали депутаты, кандидаты в депутаты, много обещали, а в итоге десятки домов как смотрели пустыми окнами так и смотрят. Один из домов на нашей улице, фотографию которого я выкладывала в одной из прошлых глав, так и стоит – нежилой, но не брошенный. Потому что у той семьи нет средств на такой ремонт. Но тишина и поныне.
Среди прочего еще не могу не вспомнить несколько историй про гуманитарную помощь. В Славянск, уже начиная с пятого числа, хлынул поток автомобилей с продуктами питания и водой. Не секрет, что та же армейская тушенка потом оказывалась на рынке, а некоторые машины и вовсе терялись где-то то ли в исполкоме, то ли в поссоветах. ДНР ушла, а порядки, при которых все разворовывалось, остались. Не было никакого графика, что я ставлю в минус тогдашней временной власти, ни объявлений, что тогда-то тогда-то там-то там-то будет раздаваться гуманитарная помощь населению. В итоге особы, приближенные к чиновничьему классу таскали все по себе и родственникам, а те же бабульки с нашей улицы просили хлеба у военных. Спустя неделю-полторы у кого-то проснулась совесть, и помощь стали распределять поссоветы. Объявлений не было, все исключительно через сарафанное радио. Я так и вовсе случайно узнала: мы шли с дочкой с Мазанова яра, везли тележку с бутылями воды (к тому времени запасы в бочках подошли к концу), я услышала, что эти женщины идут за гуманитаркой, ну и пристроилась за ними. Как сейчас помню: выдали четыре килограмма муки, бутылку нерафинированного подсолнечного масла и четыре пакета макарон. Я попросила бутылку воды (их раздавали по одной на семью, двухлитровую бутылку негазированной Морщинской что ли), мне отказали, мол, вон у тебя в тележке. Честно скажу: я обиделась. Вода из криницы, даже прошедшая через фильтр, даже прокипяченная, жутко воняла. Ребенку такую воду лучше не пить, и после относительно чистой райгородской воды у Эми начались проблемы с животиком. Но дочка закапризничала, и я не стала спорить. Потом выяснилось, что одной из бабок-путинисток, живущей одной, дали аж две бутылки воды по дружбе. Бесило ли это меня? Бесило неимоверно, как будто бы над исполкомом по-прежнему висела трехцветная тряпка, и городом командовал их любимый Стрелок, а проукраински настроенные граждане считались вторым сортом.
Я изо всех сил старалась жить, как прежде. Будто бы не было войны, всех этих безумных походов за продуктами, полутора месяцев жизни под чужой крышей. Но слишком многое изменилось во мне самой, в дочке, в городе.
Эми научилась ходить и произносить свои первые слова вне родного дома, она быстро повзрослела и стала очень серьезной. Младенцы не должны быть такими, дети не должны знать, что такое война. Она до сих пор при громких звуках закрывает ладошками уши и говорит «Ой!». Я смотрю в эти круглые от страха глаза, тяну ее к себе и целую в макушку, пытаясь успокоить. Я могу сколь угодно шептать, что больше такого не повториться, но внутри грызет какой-то подлый червячок сомнения, ведь война еще не кончилась.
С соседями пришлось выстраивать новые отношения, потому что сложно забыть, как эти люди шипели тебе вслед «Проклятая фашистка! Бандеровка!», а кто-то и вовсе угрожал сдать ополченцам. Сказать простое «Здрасьте!» тому, кто тебя ненавидит и ненавидит Украину – это нереально сложно, слова застревают в глотке. Нам с ними жить? Им с нами жить? Нам жить вместе? Какая из этих формулировок правильная? Я до сих пор не знаю ответа.
Спустя полторы недели сделали воду. Спустя еще полторы – дали свет. Неделю назад мы разделались с последним окном. От двенадцатого апреля и по сей день, по шестое декабря, прошло невероятно много времени, мы прожили несколько разных жизней. Двенадцатого апреля закончилась одна, пятого июля – вторая. Кого-то война не учит ничему, кто-то начинает жить заново, кто-то просто меняется. Мне не нравятся перемены, которые произошли со мной и дочерью, мне не нравится то, что ненависти стало больше, ненависти и цинизма, но эта наша новая реальность. Но мне нравится то, что я убедилась в том, что украинцы – самый отзывчивый народ. Пока государство заламывало лапки кверху, люди организовывались. Кто-то помогал только друзьям, кто-то вливался в волонтерское движение, кто-то помогал репостом или просто добрым словом. Именно поэтому у Славянска есть будущее, у нас у всех есть будущее – у города, у области, у страны. Украина едина не только на словах, а на деле. Когда я вижу в городе БТР с украинским флагом, я знаю, что моя дочь может спать спокойно. Когда ты идешь мимо патруля Нацгвардии, ты скажешь «Слава Україні!», и тебе обязательно ответят «Героям слава!». Когда ты пройдешь мимо площади, на которой вечноживой вождь пролетариата гордо показывает всему городу желто-голубой платок на шее, ты веришь, что Славянск – это Украина. А значит, всё было не зря, не напрасно и правильно.
И теперь я не могу назвать Славянск чужим. Теперь это мой родной Славянск, и да простоит он на этой земле еще много-много лет.
Вот оно, настоящее и будущее Славянска. Я считаю, что оно выглядит замечательно!
URL записиВсё, уважаемые, я дописала. Теперь на душе легко и спокойно, будто что-то гнетущее умерло с последней поставленной точкой. Рассказала всё, как было, ничего не утаивая и не приукрашивая. Я не хотела этой войны, я всего лишь простая славянская домохозяйка, которая периодически творила глупости ради своей дочери. В этом нет ни смелости, ни героизма, ни тонкого расчета, есть только любовь к моей ненаглядной Эми и к стране, которая стала второй Родиной. Тридцать четыре тысячи слов, в которых страх, любовь и еще какие-то эмоции. Я поставила точку и чувствую себя опустошенной, но все-таки счастливой.
Такие дела.
16. Штурм Николаевки и другие интересные события
Начиная с утра первого июля, интенсивность обстрелов не падала. Славянск утюжили с разных направлений, вновь заработала авиация по Семеновскому укрепрайону. Гуляния с дочерью пришлось свести до минимума, единственное более-менее длительное окно между обстрелами было с пяти до семи вечера. «Ребята ужинают! – смеялись мы. – Приятного аппетита на Карачуне!»
В новостях мелькнуло, что армия взяла Закотное и Рай-Александровку. Мне стало тревожно: Славянск окончательно замкнули в кольцо, у сепаратистов было только два выхода: прорываться с боем через Николаевку и Райгородок на Красный Лиман либо отступать через Краматорск на Донецк. В Райгородке, как я уже писала, гарнизона не было, поселок был практически беззащитным. Но Стрелков счел, что овчинка выделки не стоит, и вы знаете, как дальше развивалась история.
читать дальшеСтоит упомянуть об одном трагикомическом моменте. Тридцатого числа, уже после возвращения из Славянска, я ждала последнюю маршрутку из Красного Лимана. Незадолго до этого мне позвонила Венда и сказала, что Виктория Ивлева отправила для нас с ней помощь из Красного Лимана. Оставив дочку на мужа, я побежала вниз к переезду и там стала свидетелем просто фееричной сцены. Венда яростно спорила с парнем лет восемнадцати, пухленьким, чернявым и с открытым детским лицом.
– Привет, – я поздоровалась с ней.
– Ань, ну ты посмотри на это! – она показала на своего собеседника. – Юноша приехал из Харькова и хочет стать ополченцем.
– Ну и дурак, – прямо сказала я.
– Я хочу умереть, но моя религия не позволяет мне кончать жизнь самоубийством, – с жаром заговорил юный пассионарий. – Я проходил курсы, я могу оказывать первую медицинскую помощь!
– Ополченцы будут счастливы, – я цинично фыркала. Романтический порыв товарища казался и до сих пор кажется мне идиотским. Использовать войну как способ сведения счетов с жизнью – это бред и ничуть не менее грешно, чем просто наложить на себя руки. По обмолвкам стало понятно, что парень инвалид, это не добавило ему уважения, потому что кем бы ты ни был, но нужно понимать, что война скидок не делает никому.
– А вы их хоть раз видели? Да вы знаете… – он ударил ладонью по профилю, которым была обшита остановка.
– Знаю, – я мерзко ухмыльнулась. – Сегодня утром имела сомнительную честь лицезреть эти гребаные кадыровские рожи.
– Вы были в Славянске? Как мне туда попасть?! Я уже спрашивал, автобусы туда не ходят…
Венда хохотала, я смотрела на него круглыми глазами.
– Ну, окей, слушайте. Переходите дорогу и идете по этой улице Первого мая до самого конца, там будет мост. Переходите и идете по холмам, там будут озера, дальше будет дамба. Снова прямо, увидите водохранилище, идете вдоль него. Там мост через большие трубы, узенький такой железный. Переходите и выходите к станции. А там вас дальше отправят куда надо.
Парень смотрел на меня влюбленными глазами.
– Проводите меня!
– Ага, щаз, оно мне надо десять километров туда и потом обратно скакать ради ваших глупостей?! Мне сегодня один раз хватило. Вам надо – вы и идите, а я ноги бить не хочу ради того, чтобы количество моих врагов на одного увеличилось.
– Так вы за…
Вместо ответа я показала на трассу. Вдалеке послышался грохот, это катили БТРы девяносто пятой бригады. Я махала бойцам, сидящим на броне, мне махали в ответ.
Когда пыль улеглась, выражение лица парнишки стало обиженным.
– То есть, вы не хотите меня проводить.
– Нет и еще раз нет.
– А если я очень попрошу?
И тут меня накрыло. Я вспомнила придирки к моим документам, вспомнила обстрел на Артема и рявкнула:
– Мне нахрен не упало рисковать своей жизнью ради какого-то придурка, который не ценит свою жизнь!
От меня он отцепился, я сидела и пыталась успокоиться, а Венда уговаривала его вернуться в Красный Лиман, а оттуда в Харьков. Он что-то блеял снова про самоубийство, а мне хотелось взять и тряхнуть его за шиворот. Ведь у этого придурка, скорее всего, были родители. И как мать я не понимала, как они могли его отпустить в такой путь.
Венда почти его уговорила. Из-за леса вынырнула зеленая газель, мы встали, готовясь подойти ближе, как она подъедет. Пока мы получали свои посылки от Виктории Ивлевой, не заметили, что наш собеседник-пассионарий так и не уехал. Представляете наши круглые с Вендой глаза, когда он оказался сидящим все на той же скамеечке.
– Почему вы не уехали?! – возмутилась Венда.
– Удостоверение не действует, – пожаловался он.
– Возьмите деньги, – мы начали отсчитывать шесть гривен ему на дорогу, – автобус только разворачивается, едьте домой!
Не уехал. Бессмысленно описывать наше негодование и попытки уговорить вернуться домой.
– Да черт вас дери, идите пешком, я ходила в Красный Лиман – полтора часа ходу неспешным шагом!
– Нет, я пойду в Новороссию, – сказал этот чокнутый фанат Стрелкова. – Объясните мне еще раз, как идти.
Я повторила дорогу, махнула рукой и пошла домой, к дочери и мужу. Мозг просто отказывался понимать, как можно решиться на такое. А он постоял-постоял, да и зашагал по улице Первого мая вниз, к реке. Интересно, что с ним стало? К сожалению, я не знаю имени этого парня, только то, что он инвалид из Харькова – этого мало, чтобы найти пропавшего человека...
Первого июля стало ясно, что мужу придется здесь задержаться: начался штурм Николаевки. Если я правильно помню, то отпуск у него истекал третьего числа, и сложившаяся ситуация его напрягала. Отпуск он брал за собственный счет, Ахметову было плевать, что люди не могут работать под обстрелами, без света и материалов. Его управленцы только и делали, что названивали из безопасного Святогорска начальнику узла связи с претензиями. Поэтому пришлось звонить коллегам и просить написать за него еще одно заявление, чтобы продлить отпуск, нравилось это начальству или нет. конечно, эта ситуация не могла не угнетать.
Можно было не запоминать откуда стреляют, потому что стреляли отовсюду – с Каравана (Брусино), с Донецкого поселка, с краснолиманского поворота, с Щурово, с Ямполя – били по Николаевке и Славянску. Я молилась, чтобы не попали в станцию или в водохранилища, последствия были бы весьма и весьма печальными.
Первого июля упала вышка на Карачуне, и в Славянске перестала работать сотовая связь по всему городу, без электричества немногочисленные счастливцы остались уже двадцать девятого, после того самого обстрела, под который мы попали.
Первого июля мы услышали, как работает система залпового огня, она же РСЗО «Ураган» – брат Града. В тот момент я укладывала дочку и еле удержалась от инстинктивного падения на пол в угол между кроватью и стеной. Пусть стреляли где-то за семь километров от нас, но стекла звенели, и земля ходила ходуном. Эми как-то умудрилась заснуть, а я просилась к мужу на руки и испуганно ныла. Отчего-то этот грохот стал последней каплей, и нервы сдали. Мы слышали, как снаряды «Урагана» пролетали над этим маленьким кирпичным домиком, как они тяжело падали где-то там за десять километров в Николаевке. Мне в те минуты казалось, что еще никогда я не слышала более жутких звуков. Я боялась представить, что творится в том месте, куда попал хоть один снаряд «Урагана». Всхлипывая, я полезла в гугл, от картинок меня затошнило.
А примерно в полночь одна из ракет взорвалась над Райгородком. Макс как раз открыл дверь кухни, и мы услышали свист и стук осколков по крыше. Как у нас не вылетели стекла – я не знаю. Возможно, спасла открытая дверь и форточка. Тогда казалось, что небо раскололось и пышет огнем – неимоверно жуткая картина. После сказали, что еще одна ракета прилетела в Райгородок со Славянска, но по имеющимся данным у сепаратистов на тот момент не было РСЗО, только танки и самоходки. Ракета грохнулась на улице Первого мая и оставила после себя здоровенную воронку, если верить слухам. Скажу честно, сама я не ходила проверять, как-то не возникло желания.
Спустя полчаса «Ураганы» заткнулись, заговорили арты. А наш потрясающий ребенок спал как ни в чем ни бывало. Часа в три я себя загнала в постель, а в полпятого меня снова разбудили звуки «Ураганов». Самолет, о котором писала Венда на торе, я не слышала.
Второго июля Порошенко запретил использовать «Ураганы» с «Градами» по населенным пунктам. Но совокупный рев гаубиц и минометов был ничуть не тише вчерашнего гвалта. В Славянске окончательно встал хлебозавод. Я психовала, потому что дед остался без хлеба, но путь в Славянск теперь был закрыт окончательно. Хотелось выть от беспомощности, но от меня лично уже ничего не зависело. Утешало то, что у него есть пряники, сухари, печенье и крупы с тушенкой, принесенные нами двадцать девятого числа.
Третьего утром мы смотались в Красный Лиман, чтобы снять остатки денег с моей карточки, и тут нас поджидал сюрприз: кредитные карты клиентов Приватбанка, проживающих на территории Донецкой и Луганской области заблокировали. Я материла Беню и радовалась, что у меня есть копейка на долларовой карточке.
Пока длилось затишье, мы успели вернуться домой, а спустя час началось по новой. Штурмовали Николаевку – артиллерией и авиацией. В четыре часа муж еле дозвонился до друга, который работал на Славянской ТЭС. Сашка как раз сегодня вышел на смену, и практически всю ее просидел в бомбоубежище. Примерно в пять вечера попали по одному из энергобоков, и станция загорелась. Надо сказать, что пожар то разгорался, то утихал, но горело почти двое суток. Как позже выяснилось, на территории станции было полно ополченцев, кое-где станцию заминировали.
Работников, как позже рассказывал Сашка, отправили по домам до первого попадания в станцию. Он с женой и родителями спрятался в подвале и просидел там сутки, до вечера четвертого числа, когда Николаевка была практически полностью очищена от сепаратистов.
Райгородок на некоторое время остался без света, так как в ходе артдуэли были повреждены линии электропередач. Но мы не жаловались, мы ждали, что будет дальше. Освобождение Славянска? Или украинская сторона пока просто закрепится в Николаевке? И целы ли мосты? И что там в Семеновке?
Появилось обращение Стрелкова к Путину и так называемому «русскому миру».
«Николаевка окружена. Связи с гарнизоном нет. Продолжаются непрерывные обстрелы Семеновки, Николаевки, ТЭЦ. Количество расходуемых снарядов такое, что в Чечне такого не видал. Ночью Славянск был неоднократно обстрелян... Население охватила паника. Все проклинают Киев, Порошенко и… Россию. Которая дала надежду и бросила на произвол карателей.
Если Россия не вступит в дело в самое ближайшее время, Новороссия погибнет в самом скором времени. Славянск погибнет намного раньше, чем все остальные. Наше снабжение полностью прервано. Так что разгрузки, ботинки, приборы ночного видения и все прочее можно смело отправлять куда угодно — к нам они уже не дойдут. Обстрел города продолжается».
Сводки от Игоря Ивановича Стрелкова Вконтакте
– Кто-то запаниковал, – я показала мужу телефон с открытым браузером.
– Спорим, не введет? – Макс хмыкнул.
– Не буду спорить, не введет.
В семь вечера мы подняли свои чашки с чаем за освобождение Николаевки. А местные бабки сидели на крыльце у Тамары и пафосно готовились к смерти.
– За нами выехали каратели, они нас всех убьют, а здесь поселят западенцев!
– Никого не пожалеют, гады! Вот в Красном Лимане…
А в доме надрывался кто-то из очередных журнашлюх а канале Россия24 – это был единственный работающий аналоговый канал у Тамары. Показывал телевизор отвратительно, но его речам внимали, как Моисей откровениям Господа. Смешно и стыдно, ей-богу. «Славянск гибнет! Путин, введи! – надрывались какие-то бешеные бабки. – Нас всех убьют!»
Чтобы не стошнило, я забрала дочку с улицы и уткнулась в новостную ленту на телефоне.
– Пошли гулять, – муж потыкал в меня пальцем. – Там уже ничто не горит, с нашей стороны не стреляют.
Солнце зашло, на улицах почти никого не было. Пахло гарью, ветер уносил запах дыма в сторону Красного Лимана. Колеса коляски шуршали по асфальту. Мы говорили, строили планы, надеялись, боялись… В любом случае, штурм Славянска был неизбежен. Мы боялись за дом, за деда, за знакомых, которые так и не уехали из города, осторожно мечтали о возвращении. Так мы дошли до переезда и сделали то, что делали и до этого – написали мелом «Слава Україні!». Большими буквами, чтобы бойцы, проезжающие на автомобилях и БТРах несколько раз в сутки заметили надпись и чуточку приободрились.
Эми хлопала в ладоши, видя, как зажигаются фонари, потом на краснолиманском повороте запустили пару красных сигнальных ракет, и мы поспешили домой.
Тогда же мы кое-как дозвонились до деда. Тот сказал, что с ним все в порядке, и на этом связь оборвалась. На душе отлегло…
Ночью я едва смогла уснуть из-за канонады. Били по Славянску, били так, как до этого били по Николаевке, как никогда еще до сей поры. Я кусала пальцы, прислушивалась к дыханию спящих мужа и дочери, иногда выходила на улицу и сидела на скамейке. Сигарета больше тлела в пальцах, чем находилась во рту. Еж где-то сопел в темноте под лавочкой. А я выбрасывала сигарету в ведро и уходила, чтобы через какое-то время вернуться снова. Сон не шел.
Даже меловые горы не могли заглушить звуки взрывов. Семеновка, Современная, Ленинградская, Комбикормовый… На торе писали, что со Святогорска видят зарево над городом. И мне было жутко.
Под утро я забылась сном на пару часов, а после проснулась от тишины. Вы вряд ли можете себе представить, насколько оглушительной может быть тишина. Я бросилась к телефону, открыла браузер, и первой новостью стало освобождение Славянска.
Du3eJIb 05.07.14 07:57:02: Может я слишком наивный, а может хочется верить любой хорошей новости. В ВК читаю, что вроде как ополчение покинуло город, кто дозванивается к родным в город, узнают что блок посты пустые.
сучок 05.07.14 08:40:49: Вчера ночью позвонили друзья из города, сказали, что техника сепаратистов очень активно перемещается в их районе (пятак). Так что о полном исходе говорить рано...
paradin 05.07.14 08:49:50: Только что человек позвонил из Славянска, сказал что в городе не осталось террористов. В СБУ никого нет!
Kurai 05.07.14 09:19:53: Мне тоже только что позвонили из Славянска и сказали, что ополченцы переоделись в гражданку, бросили оружие и технику и покинули город. Вот буквально 10 минут назвд звонили.
karamel 05.07.14 09:47:50: На УНИАН информация подтверждается - ополченцы ушли в Краматорск
И тут я поняла, что такое счастье. Пожалуй, мои эмоции были сравнимы только с эмоциями в роддоме, когда я впервые взяла на руки дочь. Город свободен! Наш Славянск, мой родной чужой Славянск свободен! И мы можем вернуться домой! Не сейчас, не завтра, возможно, через неделю или две – но мы вернемся домой!
После обеда мы узнали, что Славянск оставлен Стрелковым и что над исполкомом теперь украинский флаг. Я бессовестно перепощу фотографию из фейсбука Арсена Авакова. При виде этого фото я не могла сдержать слез, и даже спустя месяцы эмоции все равно перехлестывают.
Еще спустя пару часов мы узнали, что между нашим и соседским домом разорвался снаряд. У нас повыносило практически все стекла, выбило дверь и посекло забор и шифер на крыше. У соседей по кирпичику размело летний душ и разбило пристройку. Из людей и животных никто не пострадал. Все произошло в четыре часа утра. Это омрачило радость от освобождения города, но раз все были живы, то выбитые стекла – ха, подумаешь, это решаемо. Тем более, прошел слух, что со среды в город начнут пускать людей. Возвращение стало реальным, и только это имело значение. Я кружила дочку на руках и твердила, что скоро мы вернемся домой, она снова будет спать в своей любимой кроватке и играть со всеми своими игрушками. Не знаю, понимала ли она то, о чем я говорю, но, во всяком случае, Эмма улыбалась.
17. Это наш город и мы будем здесь жить
Когда эйфория от радостных вестей схлынула, мы с супругом начали задумываться о том, а как мы, собственно вернемся домой. Наша натоптанная дорожка через водохранилище и ТЭС была закрыта. Там было полно растяжек и неразорвавшихся снарядов только возле водохранилища, а во что превратилась территория возле станции – представить страшно. Одна турчанка, у которой я регулярно покупала молоко для дочери, попыталась пройти тем путем, чтобы вернуться домой в Семеновку. Минеры не пустили и сказали, мол, ждите, на днях закончим разминирование трассы, наведем мост через Торец на Селезневке, тогда и вернетесь. Об этом она мне рассказала шестого числа утром, когда я снова пришла за молоком.
читать дальшеВ контакте седьмого числа прошла информация, что на соседней улице уже сделали свет. Это стало решающим фактором поскорее вернуться домой. Мы еще не знали, что та девушка написала неправду, свет сделали только спустя две недели и на той улице, и на нашей. Почему она соврала? Кто ее знает.
Мы с Максимом долго изучали карту города и решили, что пойдем другим путем: до краснолиманского поворота, оттуда на БЗС, через Славкурорт выйдем в центр и из центра пойдем на Черевковку. Самое важное бросим в рюкзаки, ребенка в коляску, в коляску вниз подложим сумку с ее вещами. За остальным мы планировали вернуться, когда наладится регулярное автобусное сообщение. По гуглмэпс выходило примерно двадцать километров. На неделе обещали нежаркую погоду без дождей, поэтому предстоящий путь не вызывал опасения.
Свекровь тоже бесилась от безделья, она была готова ехать сразу, как только начнут пускать в Семеновку. В самой Семеновке творился кромешный ад – окопы-окопы, развалины, растяжки… С растяжками разбираются до сих пор, а уже декабрь на дворе. Вдобавок, едва ли не каждую ночь какие-то мерзавцы ставят новые. У нее был другой план: они берут с собой Максима, то забирает у них велосипед, возвращается к нам, и мы перевозим вещи на велосипеде, ребенок по-прежнему спит в коляске – профит! В итоге сама же свекровь спутала нам все планы, когда они восьмого числа резко сорвались и уехали. Мы пожали плечами и решили, что хорошо продуманный план – гарантия успеха. А короткая дорога – это безопасная дорога.
Впрочем, нам не пришлось мучить дочку долгой прогулкой, потому что хороший человек Лемур девятого числа перекинул мне некоторую сумму денег. Чтобы снять их, нужно было ехать в Красный Лиман. Я справедливо рассудила, что часть можно потратить на такси, если таксист запросит адекватную цену. Таксист Виталий сказал, что готов ехать в Славянск за полторы сотни из Красного Лимана с заездом в Райгородок. Так как сумки были готовы со вчерашнего дня, мне оставалось только позвонить мужу и сказать, чтобы он будил дочку, кормил ее и одевал. Мироздание решило показать мне, что нельзя взять и просто так вернуться домой. На выезде из Красного Лимана нас остановили. На бывшем блокпосту формировали колонну, солдаты сворачивали свой лагерь, грузили кровати, складывали палатки. Мы с водителем вылезли поговорить с солдатами, которые скучали на БТРе. Я жадно рассматривала их нашивки с желто-голубым флагом, украинская речь ласкала слух.
– Ребят, а вы в Славянске были?
– Нет, мы только туда идем. А что такое?
– Просто хотела спросить, как туда можно проехать на машине.
– Через Селезневку не пустят, – к диалогу подключился водитель БТРа. – Там только начинают наводить мост. Через БЗС, но я не знаю, пускают гражданских или нет.
– Пускают, мои свекры вчера уехали.
– Ну, удачи вам, – сказал водитель.
Мы простояли минут двадцать, потом я предложила Виталию ехать в окружную через Зеленый Клин и Щурово. Имеющаяся на руках сумма позволяла увеличить цену, тем более, что ожидание тоже стоило денег.
До Щурово доехали без проблем, а вот на блокпосту моя рожа снова вызвала проблемы.
– Тут у девушки российские документы, едет в Райгородок, – там собрался целый консилиум.
– Девушка, что вы делаете здесь на территории области?
Мою мечту быть в Славянске уже через полчаса жестоко отпинывали куда подальше.
– Я здесь живу, – я показала страницу с пропиской. – Город Славянск, улица Гражданская, дом такой-то. В Райгородке находятся мои муж и дочь – я отлистала на страницу в паспорте, где был штамп о семейном положении, и предъявила дочкино свидетельство о рождении. – Там мы проживаем на улице Ленина, дом такой-то. Я могу позвонить мужу, свекрови, свекру – они вам подтвердят.
Таксист Виталий сидел в машине и терпеливо ждал, пока они закончат иметь мне нервы.
– Послушайте, – я говорила медленно и ласково, как с детьми. – Я – честный человек, с сепаратистами дел не имела и не имею. Я еду домой к дочери, потом собираюсь взять свою дочку, – в нос часовому тыкался телефон с фотографией Эммы, – и поехать домой в Славянск. Я очень хочу домой, я не была там полтора месяца. У меня там кошки голодные и выбитые стекла, а еще восьмидесятилетний дед, который сейчас питается одной «мивиной» и не может купить себе хлеба. Пустите меня домой!
Они снова отошли пошептаться. Наконец, мне вернули документы, и машину отпустили. Оставшиеся минуты до Райгородка я злобно ворчала, Виталий молчал и сочувственно кивал головой.
У дома Тамары уже вышагивал Макс с Эммой на руках. Мы быстро погрузили сумки, я перебралась на заднее сиденье и взяла на руки дочь, Макс сел впереди. Мы помахали Тамаре, поблагодарили ее за гостеприимство, и так закончилась наша жизнь в эвакуации.
На краснолиманском повороте мы пересеклись с колонной, с большой колонной из БТРов, танков, грузовиков с солдатами. Эми смотрела во все глаза, а потом вдруг заплакала, уж не знаю, чего она испугалась – то ли рева моторов, то ли поднятой ими пыли, то ли видом вблизи. Нас особо не мурыжили, хотя документы проверяли внимательно, особенно прописку.
– У вас разные адреса. Вы знаете, что в Семеновку проезд закрыт?
– Я живу вместе с женой, в Славянске, а не в Семеновке, – ответил муж.
Я подтвердила.
Колонна прошла, нам разрешили проезжать.
На краснолиманском повороте теперь был не блокпост, а целый военный городок. В нескольких местах высились высоченные горы гильз калибра 120 мм и больше. Там кипела жизнь, непонятная для нас – гражданских. Я снова вспомнила свои ассоциации с музыкой. Если рев артиллерии был роковой симфонией Донбасса, то военный городок на краснолиманском можно было смело называть оркестром этой войны.
На БЗС люди убирали то, что осталось от сепаратистских блокпостов – покрышки, бетонные блоки, поваленные деревья. То же творилось на Славкурорте, в центре… На Славкурорте нам навстречу попалась еще одна колонна из трех БТРов. Они медленно ехали в центр, а ветер трепал украинские флаги.
Взгляд автоматически отмечал разрушенные здания, разбитый асфальт – все признаки войны. Больше всего меня поразили брошенные посреди дороги пушки-сорокапятки, реквизированные бравыми ополченцами из нашего музея. На лафетах было написано мелом, что они реквизированы по приказу Стрелкова.
– Дурдом, – выразил мою мысль Макс.
На пятаке тоже убирали следы войны, в центре прибавилось машин и людей. Дальше мост, с разбитыми перилами, дырами в полотне и оборванными проводами. На перилах были привязаны таблички «Мины!», какой-то старичок набирал лопатой песок из большой кучи на бывшем блокпосту у четвертой школы…
Скоро мы были дома. Соседи повыползали посмотреть на то, как мы выгружаем вещи, выбежали кошки и принялись тереться об сумки. Пока Макс уносил вещи во двор, я благодарила Виталия и отсчитывала нужную сумму. Мы были дома, но до сих пор не верилось, что это на самом деле.
Во дворе валялась куча стекол, забор между нами и соседями практически отсутствовал, немногочисленные оставшиеся куски шифера держались только благодаря розам, растущим на всей длине забора. Перекошенная дверь, снова горы стекол… я подхватила дочку на руки и осторожно занесла в дом.
Поначалу Эми не узнала свою комнату и закатила скандал. Мужу пришлось ее успокаивать, пока я раскладывала вещи и готовила обед. После обеда Эми все-таки улеглась спать, а мы принялись сметать стекла – сначала в доме. Тут я не могу не похвалить себя за давнюю предусмотрительность. Скотч и одеяла не дали разлететься осколкам по всему дому, поэтому мне пришлось только убрать стекла с подоконников и с пола непосредственно под окнами. Да, это заняло не один час, но все же было лучше, чем если бы пришлось собирать их по всему дому, выковыривая из обивки мебели и ковра, боже упаси. После настал черед стекол на улице. Среди них, а потом и в клумбах с розами я находила осколки от той гадости, что тогда прилетела к нам.
Рутинные домашние дела успокаивали. Стекла, битый шифер, осколки – я еще неделю вытаскивала этот мусор в баки. Мусор начали вывозить, да, спасибо КАТП. Город стал наполняться людьми, сюда начали съезжаться электрики и строители со всей Украины. В Славянск возвращался мир. Муж снова начал ходить на работу, ведь оживающему Славянску был нужен доступ во всемирную паутину.
Нет, не все было радужно и красиво, далеко не все. Еще были заминированы кладбища, школы, мосты и здания, на девятое июля свет дали только буквально в одном или двух микрорайонах города.
Десятого числа я посадила Эми в коляску и мы пешочком отправились в центр города. Нужно было написать заявление на компенсацию ущерба. Маршрутки не ходили, ведь далеко не везде расчистили дорогу, к тому же автопарк города потерпел существенные сокращения: убегающий Стрелков реквизировал кучу автомобилей и автобусов. Всё в лучших традициях Новороссии. Русский мир не принес городу ничего, кроме разрушений и смертей, и нам еще долго аукались следы присутствия сепаратистов – растяжки, мины в самых непредсказуемых местах, безымянные могилы с замученными людьми, склады оружия и боеприпасов…
Заявление я написала, подробно перечислила все повреждения, обещали, что к нам приедет комиссия в течение десяти дней. Комиссия приехала спустя полтора месяца, составила акт и пообещала привезти стройматериалы. Их везут до сих пор и вряд ли уже привезут. Дело не в том, что нефиг ждать помощи от государства. Дело в том, что не надо давать обещания, которые не собираетесь выполнять. Ладно, нам где-то удалось самим достать деньги, где-то подбросили друзья. А что делать тем, у кого нет никаких возможностей и надежда только на государство? Боюсь, это очередной вопрос, который останется без ответа. Славянск стал центром внимания всей страны… и одновременно возможностью попиариться. Приезжали депутаты, кандидаты в депутаты, много обещали, а в итоге десятки домов как смотрели пустыми окнами так и смотрят. Один из домов на нашей улице, фотографию которого я выкладывала в одной из прошлых глав, так и стоит – нежилой, но не брошенный. Потому что у той семьи нет средств на такой ремонт. Но тишина и поныне.
Среди прочего еще не могу не вспомнить несколько историй про гуманитарную помощь. В Славянск, уже начиная с пятого числа, хлынул поток автомобилей с продуктами питания и водой. Не секрет, что та же армейская тушенка потом оказывалась на рынке, а некоторые машины и вовсе терялись где-то то ли в исполкоме, то ли в поссоветах. ДНР ушла, а порядки, при которых все разворовывалось, остались. Не было никакого графика, что я ставлю в минус тогдашней временной власти, ни объявлений, что тогда-то тогда-то там-то там-то будет раздаваться гуманитарная помощь населению. В итоге особы, приближенные к чиновничьему классу таскали все по себе и родственникам, а те же бабульки с нашей улицы просили хлеба у военных. Спустя неделю-полторы у кого-то проснулась совесть, и помощь стали распределять поссоветы. Объявлений не было, все исключительно через сарафанное радио. Я так и вовсе случайно узнала: мы шли с дочкой с Мазанова яра, везли тележку с бутылями воды (к тому времени запасы в бочках подошли к концу), я услышала, что эти женщины идут за гуманитаркой, ну и пристроилась за ними. Как сейчас помню: выдали четыре килограмма муки, бутылку нерафинированного подсолнечного масла и четыре пакета макарон. Я попросила бутылку воды (их раздавали по одной на семью, двухлитровую бутылку негазированной Морщинской что ли), мне отказали, мол, вон у тебя в тележке. Честно скажу: я обиделась. Вода из криницы, даже прошедшая через фильтр, даже прокипяченная, жутко воняла. Ребенку такую воду лучше не пить, и после относительно чистой райгородской воды у Эми начались проблемы с животиком. Но дочка закапризничала, и я не стала спорить. Потом выяснилось, что одной из бабок-путинисток, живущей одной, дали аж две бутылки воды по дружбе. Бесило ли это меня? Бесило неимоверно, как будто бы над исполкомом по-прежнему висела трехцветная тряпка, и городом командовал их любимый Стрелок, а проукраински настроенные граждане считались вторым сортом.
Я изо всех сил старалась жить, как прежде. Будто бы не было войны, всех этих безумных походов за продуктами, полутора месяцев жизни под чужой крышей. Но слишком многое изменилось во мне самой, в дочке, в городе.
Эми научилась ходить и произносить свои первые слова вне родного дома, она быстро повзрослела и стала очень серьезной. Младенцы не должны быть такими, дети не должны знать, что такое война. Она до сих пор при громких звуках закрывает ладошками уши и говорит «Ой!». Я смотрю в эти круглые от страха глаза, тяну ее к себе и целую в макушку, пытаясь успокоить. Я могу сколь угодно шептать, что больше такого не повториться, но внутри грызет какой-то подлый червячок сомнения, ведь война еще не кончилась.
С соседями пришлось выстраивать новые отношения, потому что сложно забыть, как эти люди шипели тебе вслед «Проклятая фашистка! Бандеровка!», а кто-то и вовсе угрожал сдать ополченцам. Сказать простое «Здрасьте!» тому, кто тебя ненавидит и ненавидит Украину – это нереально сложно, слова застревают в глотке. Нам с ними жить? Им с нами жить? Нам жить вместе? Какая из этих формулировок правильная? Я до сих пор не знаю ответа.
Спустя полторы недели сделали воду. Спустя еще полторы – дали свет. Неделю назад мы разделались с последним окном. От двенадцатого апреля и по сей день, по шестое декабря, прошло невероятно много времени, мы прожили несколько разных жизней. Двенадцатого апреля закончилась одна, пятого июля – вторая. Кого-то война не учит ничему, кто-то начинает жить заново, кто-то просто меняется. Мне не нравятся перемены, которые произошли со мной и дочерью, мне не нравится то, что ненависти стало больше, ненависти и цинизма, но эта наша новая реальность. Но мне нравится то, что я убедилась в том, что украинцы – самый отзывчивый народ. Пока государство заламывало лапки кверху, люди организовывались. Кто-то помогал только друзьям, кто-то вливался в волонтерское движение, кто-то помогал репостом или просто добрым словом. Именно поэтому у Славянска есть будущее, у нас у всех есть будущее – у города, у области, у страны. Украина едина не только на словах, а на деле. Когда я вижу в городе БТР с украинским флагом, я знаю, что моя дочь может спать спокойно. Когда ты идешь мимо патруля Нацгвардии, ты скажешь «Слава Україні!», и тебе обязательно ответят «Героям слава!». Когда ты пройдешь мимо площади, на которой вечноживой вождь пролетариата гордо показывает всему городу желто-голубой платок на шее, ты веришь, что Славянск – это Украина. А значит, всё было не зря, не напрасно и правильно.
И теперь я не могу назвать Славянск чужим. Теперь это мой родной Славянск, и да простоит он на этой земле еще много-много лет.
Вот оно, настоящее и будущее Славянска. Я считаю, что оно выглядит замечательно!
@темы: Изба-читальня