"Для меня давно стало ясным, что, если при съёмке душа и сердце остаются холодными, фотографии окажутся мёртвыми. Если увиденное не взволновало меня, то почему должно взволновать зрителей?" И. Шпиленок
За увлечёнными чем-то людьми приятно наблюдать. Глаза горят, сверкают, на лице улыбка, восторг, вокруг них всё наэлектризовано, кипит, бурлит, они сами где-то там, в других мирах. Ещё приятнее читать или слушать их рассказы, смотреть фотографии, рисунки. Особенно когда они этим делятся с жаром, полностью отдавшись порыву. И незаметно для себя ты следуешь за ними, в это их увлечение, в тот мир, сама загораешься этой страстью и уже не хочешь уходить из этого "измерения".
Книги таких людей - это путешествие, это целый мир, который вырывается со страниц, окружает тебя и ты понимаешь, что в ближайший час ты для своего мира потеряна.
"Камчатка, которую я люблю" Шпиленка - как раз из таких книг. Смотришь необычайно красивые, живые фотографии - и ты уже там, на Камчатке. Читаешь истории из житья-бытья сотрудников заповедников - и они такие душевные, простые, как будто их тебе рассказывают где-нибудь у костерка или теплой печки за кружками чая. И на душе становится хорошо-хорошо.
В тот день я едва насладился первыми глотками кофе и достал ноутбук, как на веранде заскрипели половицы. «Заходите, Людмила Ефимовна!» — пригласил я. Дело в том, что накануне в Долину прилетела Людмила Ефимовна Лобкова, известный на Камчатке энтомолог. Она уже несколько десятилетий изучает, как насекомые приспособились использовать с выгодой для себя вулканическое тепло.
Вечером она заходила к нам на чай и принесла еще горячую сковороду только что поджаренных семечек. Уходя в свою соседнюю избушку, сковородку с недогрызенными семечками оставила у нас, сказала, что заберет утром. Но сейчас она почему-то топталась в сенях, не решаясь зайти.
«Заходите, не стесняйтесь!» — повторил я, но Людмила Ефимовна продолжала переминаться с ноги на ногу, скрипя досками. Я встал с лавки и, держа ноутбук в руках, ногой толкнул дверь, которая легко открылась и уперлась во что-то мягкое. Я открыл уже рот, чтобы извиниться, но осекся на полуслове: в сенях стоял медведь.
Вид у него был вполне миролюбивый, заметно смущенный, словно он чувствовал себя виноватым, что нарушил нашу частную жизнь. Но кто этого медведя знает! Я тут же закрыл дверь, успев заметить, что оба ружья — мое и Володино — висят на гвоздях прямо за медведем.
Возвратился в комнату, поставил компьютер на лавку и услышал, как «Людмила Ефимовна» начала разворачиваться на узкой веранде, чтобы выйти. Посыпались инструменты, висевшие на стенах, рухнула поленница дров, загремели пустые ящики, составленные у стены, забренчали опрокинутые ведра.
«Что это?» — спросонья спросил Володя. «Людмила Ефимовна сковороду ищет», — невозмутимо ответил я. Володя вскочил с постели, схватил со стола сковороду и попытался выбежать в сени, но дверь с размаху ударилась в медвежий зад, подтолкнув зверя наружу. Володя мгновенно оценил ситуацию и захлопнул дверь.