Хоббит 3

С утра пораньше, протрезвев и проспавшись после мужниного ДР, пошли в Аймакс окультуриваться: сиречь знакомиться с третьей частью мега-интерпретации толкиновского "Хоббита" за авторством Питера Джексона. Отзывов и спойлеров не читала, ничего не ожидала, кроме праздника для глаз, сравнениями с книжкой и терзаниями "У Толкина не таааак", "Мой хэдканон - ааааа!!" и т.п. не заморачивалась. Поэтому получила удовольствие и даже не заснула. На самом деле, 2 с половиной часа пробежали подозрительно быстро.

Визуал - бiмба, от локаций до одежек. Отдельный решпект за дизайн Гундабада и назгулов (красивы, стервецы!).
Азог - мозгЪ. В прямом и хорошем смысле этого слова. За один только "семафор" и видимость тактики и стратегии. Болг получает титул самой живучей твари, его орки-переростки - ОМОНа шпицназа Гундабада.
Трандуил - редкостной красоты отморозок. Но хорош. Отдельное бугага вызвал эльфийский "гумконвой".
Смауг - тоже красивый отморозок, но быстро закончился стараниями Барда.
Тема гномье-эльфийской любви - оки, может быть, даже кошерно. И снято красиво.
Общий психологизьм и работа режиссера - тут решпект. Так и видела, с какой любовью Пиджей направлял камеру.
Порадовал зоопарк - боевой хряк Даина и боевые кизлыкозлы эреборцев. Уверенно задвинули оленя Трандуила.
Даин - хорош, рыжий стервец!
Торин - Армитаж чудненько сыграл поехавшего крышей на почве золота, украинцы не менее чудненько озвучили.
Шаи-Хулуды... - ну я не знаю...

Жду режиссерскую версию, ибо по ощущениям вырезано чуть больше, чем дофига. Артбук однозначно пойдет в коллекцию.

@темы: artbooks, ИзОбразы, Tolkien

---

Владимир Орловский

linesandcolors.com/2014/06/26/vladimir-orlovsky...
Украинский художник-пейзажист (1842-1914), биография: www.liveinternet.ru/users/nomad1962/post3151398...

@темы: ИзОбразы

---

День 28

Рома, он же просто Ромка. Время от времени дразним его натовским наемником (дразнилка появилась еще летом, когда по ту сторону баррикад стали орать о полчищах иностранных наемниках, сражающихся за хунту; Ромка примерно в это же время показал фотографии себя красивого в присланном снаряжении. "Тру-наемник!" - заржали волонтеры, а бравый пограничник получил прозвище "Первый парень на заставе"). И с затаенной гордостью смотрим на фотографии его и других пограничников из подразделения.

@темы: Дигитал, Мой второй дом, Daily Sketch, Творчество

---

Дома завелись милые бандеровские котики (муж приволок с благотворительной ярмарки):

---

День 27

Украинская армия (вся скопом) для меня началась с онлайн-камер базы в Бельбеке, феодосийских десантников, с корвета "Тернополь". С записи у знакомой в дневнике: "Оказывается, у нас есть армия. И у этой армии есть яйца". Робкой надежды, что где-то в потайных загашниках есть подразделения а-ля Джи-Ай Джо, которые выйдут и наваляют всем нехорошим человекам.
Ясен пень, никаких Джи-Ай Джо не появилось. Не местная це фауна. Климат для них не тот. А события показали, что как бы тут и своих Джо хватает. Пусть не так понтово экипированных (пока). Внезапно - армия. Внезапно - просыпается, отряхивается, разминает мышцы. И слава Богу.
С прошедшим вас праздником, люди украинские военные, если тут есть такие.

@темы: Дигитал, Daily Sketch, Творчество

---

Белая Шапочка, фигли.

---

07.12.2014 в 06:25

Пишет  Папа Вальтер:

Мой родной чужой Славянск. Конец
Всё, уважаемые, я дописала. Теперь на душе легко и спокойно, будто что-то гнетущее умерло с последней поставленной точкой. Рассказала всё, как было, ничего не утаивая и не приукрашивая. Я не хотела этой войны, я всего лишь простая славянская домохозяйка, которая периодически творила глупости ради своей дочери. В этом нет ни смелости, ни героизма, ни тонкого расчета, есть только любовь к моей ненаглядной Эми и к стране, которая стала второй Родиной. Тридцать четыре тысячи слов, в которых страх, любовь и еще какие-то эмоции. Я поставила точку и чувствую себя опустошенной, но все-таки счастливой.
Такие дела.

16. Штурм Николаевки и другие интересные события

Начиная с утра первого июля, интенсивность обстрелов не падала. Славянск утюжили с разных направлений, вновь заработала авиация по Семеновскому укрепрайону. Гуляния с дочерью пришлось свести до минимума, единственное более-менее длительное окно между обстрелами было с пяти до семи вечера. «Ребята ужинают! – смеялись мы. – Приятного аппетита на Карачуне!»
В новостях мелькнуло, что армия взяла Закотное и Рай-Александровку. Мне стало тревожно: Славянск окончательно замкнули в кольцо, у сепаратистов было только два выхода: прорываться с боем через Николаевку и Райгородок на Красный Лиман либо отступать через Краматорск на Донецк. В Райгородке, как я уже писала, гарнизона не было, поселок был практически беззащитным. Но Стрелков счел, что овчинка выделки не стоит, и вы знаете, как дальше развивалась история.
Стоит упомянуть об одном трагикомическом моменте. Тридцатого числа, уже после возвращения из Славянска, я ждала последнюю маршрутку из Красного Лимана. Незадолго до этого мне позвонила Венда и сказала, что Виктория Ивлева отправила для нас с ней помощь из Красного Лимана. Оставив дочку на мужа, я побежала вниз к переезду и там стала свидетелем просто фееричной сцены. Венда яростно спорила с парнем лет восемнадцати, пухленьким, чернявым и с открытым детским лицом.
– Привет, – я поздоровалась с ней.
– Ань, ну ты посмотри на это! – она показала на своего собеседника. – Юноша приехал из Харькова и хочет стать ополченцем.
– Ну и дурак, – прямо сказала я.
– Я хочу умереть, но моя религия не позволяет мне кончать жизнь самоубийством, – с жаром заговорил юный пассионарий. – Я проходил курсы, я могу оказывать первую медицинскую помощь!
– Ополченцы будут счастливы, – я цинично фыркала. Романтический порыв товарища казался и до сих пор кажется мне идиотским. Использовать войну как способ сведения счетов с жизнью – это бред и ничуть не менее грешно, чем просто наложить на себя руки. По обмолвкам стало понятно, что парень инвалид, это не добавило ему уважения, потому что кем бы ты ни был, но нужно понимать, что война скидок не делает никому.
– А вы их хоть раз видели? Да вы знаете… – он ударил ладонью по профилю, которым была обшита остановка.
– Знаю, – я мерзко ухмыльнулась. – Сегодня утром имела сомнительную честь лицезреть эти гребаные кадыровские рожи.
– Вы были в Славянске? Как мне туда попасть?! Я уже спрашивал, автобусы туда не ходят…
Венда хохотала, я смотрела на него круглыми глазами.
– Ну, окей, слушайте. Переходите дорогу и идете по этой улице Первого мая до самого конца, там будет мост. Переходите и идете по холмам, там будут озера, дальше будет дамба. Снова прямо, увидите водохранилище, идете вдоль него. Там мост через большие трубы, узенький такой железный. Переходите и выходите к станции. А там вас дальше отправят куда надо.
Парень смотрел на меня влюбленными глазами.
– Проводите меня!
– Ага, щаз, оно мне надо десять километров туда и потом обратно скакать ради ваших глупостей?! Мне сегодня один раз хватило. Вам надо – вы и идите, а я ноги бить не хочу ради того, чтобы количество моих врагов на одного увеличилось.
– Так вы за…
Вместо ответа я показала на трассу. Вдалеке послышался грохот, это катили БТРы девяносто пятой бригады. Я махала бойцам, сидящим на броне, мне махали в ответ.
Когда пыль улеглась, выражение лица парнишки стало обиженным.
– То есть, вы не хотите меня проводить.
– Нет и еще раз нет.
– А если я очень попрошу?
И тут меня накрыло. Я вспомнила придирки к моим документам, вспомнила обстрел на Артема и рявкнула:
– Мне нахрен не упало рисковать своей жизнью ради какого-то придурка, который не ценит свою жизнь!
От меня он отцепился, я сидела и пыталась успокоиться, а Венда уговаривала его вернуться в Красный Лиман, а оттуда в Харьков. Он что-то блеял снова про самоубийство, а мне хотелось взять и тряхнуть его за шиворот. Ведь у этого придурка, скорее всего, были родители. И как мать я не понимала, как они могли его отпустить в такой путь.
Венда почти его уговорила. Из-за леса вынырнула зеленая газель, мы встали, готовясь подойти ближе, как она подъедет. Пока мы получали свои посылки от Виктории Ивлевой, не заметили, что наш собеседник-пассионарий так и не уехал. Представляете наши круглые с Вендой глаза, когда он оказался сидящим все на той же скамеечке.
– Почему вы не уехали?! – возмутилась Венда.
– Удостоверение не действует, – пожаловался он.
– Возьмите деньги, – мы начали отсчитывать шесть гривен ему на дорогу, – автобус только разворачивается, едьте домой!
Не уехал. Бессмысленно описывать наше негодование и попытки уговорить вернуться домой.
– Да черт вас дери, идите пешком, я ходила в Красный Лиман – полтора часа ходу неспешным шагом!
– Нет, я пойду в Новороссию, – сказал этот чокнутый фанат Стрелкова. – Объясните мне еще раз, как идти.
Я повторила дорогу, махнула рукой и пошла домой, к дочери и мужу. Мозг просто отказывался понимать, как можно решиться на такое. А он постоял-постоял, да и зашагал по улице Первого мая вниз, к реке. Интересно, что с ним стало? К сожалению, я не знаю имени этого парня, только то, что он инвалид из Харькова – этого мало, чтобы найти пропавшего человека...
Первого июля стало ясно, что мужу придется здесь задержаться: начался штурм Николаевки. Если я правильно помню, то отпуск у него истекал третьего числа, и сложившаяся ситуация его напрягала. Отпуск он брал за собственный счет, Ахметову было плевать, что люди не могут работать под обстрелами, без света и материалов. Его управленцы только и делали, что названивали из безопасного Святогорска начальнику узла связи с претензиями. Поэтому пришлось звонить коллегам и просить написать за него еще одно заявление, чтобы продлить отпуск, нравилось это начальству или нет. конечно, эта ситуация не могла не угнетать.
Можно было не запоминать откуда стреляют, потому что стреляли отовсюду – с Каравана (Брусино), с Донецкого поселка, с краснолиманского поворота, с Щурово, с Ямполя – били по Николаевке и Славянску. Я молилась, чтобы не попали в станцию или в водохранилища, последствия были бы весьма и весьма печальными.
Первого июля упала вышка на Карачуне, и в Славянске перестала работать сотовая связь по всему городу, без электричества немногочисленные счастливцы остались уже двадцать девятого, после того самого обстрела, под который мы попали.
Первого июля мы услышали, как работает система залпового огня, она же РСЗО «Ураган» – брат Града. В тот момент я укладывала дочку и еле удержалась от инстинктивного падения на пол в угол между кроватью и стеной. Пусть стреляли где-то за семь километров от нас, но стекла звенели, и земля ходила ходуном. Эми как-то умудрилась заснуть, а я просилась к мужу на руки и испуганно ныла. Отчего-то этот грохот стал последней каплей, и нервы сдали. Мы слышали, как снаряды «Урагана» пролетали над этим маленьким кирпичным домиком, как они тяжело падали где-то там за десять километров в Николаевке. Мне в те минуты казалось, что еще никогда я не слышала более жутких звуков. Я боялась представить, что творится в том месте, куда попал хоть один снаряд «Урагана». Всхлипывая, я полезла в гугл, от картинок меня затошнило.
А примерно в полночь одна из ракет взорвалась над Райгородком. Макс как раз открыл дверь кухни, и мы услышали свист и стук осколков по крыше. Как у нас не вылетели стекла – я не знаю. Возможно, спасла открытая дверь и форточка. Тогда казалось, что небо раскололось и пышет огнем – неимоверно жуткая картина. После сказали, что еще одна ракета прилетела в Райгородок со Славянска, но по имеющимся данным у сепаратистов на тот момент не было РСЗО, только танки и самоходки. Ракета грохнулась на улице Первого мая и оставила после себя здоровенную воронку, если верить слухам. Скажу честно, сама я не ходила проверять, как-то не возникло желания.
Спустя полчаса «Ураганы» заткнулись, заговорили арты. А наш потрясающий ребенок спал как ни в чем ни бывало. Часа в три я себя загнала в постель, а в полпятого меня снова разбудили звуки «Ураганов». Самолет, о котором писала Венда на торе, я не слышала.
Второго июля Порошенко запретил использовать «Ураганы» с «Градами» по населенным пунктам. Но совокупный рев гаубиц и минометов был ничуть не тише вчерашнего гвалта. В Славянске окончательно встал хлебозавод. Я психовала, потому что дед остался без хлеба, но путь в Славянск теперь был закрыт окончательно. Хотелось выть от беспомощности, но от меня лично уже ничего не зависело. Утешало то, что у него есть пряники, сухари, печенье и крупы с тушенкой, принесенные нами двадцать девятого числа.
Третьего утром мы смотались в Красный Лиман, чтобы снять остатки денег с моей карточки, и тут нас поджидал сюрприз: кредитные карты клиентов Приватбанка, проживающих на территории Донецкой и Луганской области заблокировали. Я материла Беню и радовалась, что у меня есть копейка на долларовой карточке.
Пока длилось затишье, мы успели вернуться домой, а спустя час началось по новой. Штурмовали Николаевку – артиллерией и авиацией. В четыре часа муж еле дозвонился до друга, который работал на Славянской ТЭС. Сашка как раз сегодня вышел на смену, и практически всю ее просидел в бомбоубежище. Примерно в пять вечера попали по одному из энергобоков, и станция загорелась. Надо сказать, что пожар то разгорался, то утихал, но горело почти двое суток. Как позже выяснилось, на территории станции было полно ополченцев, кое-где станцию заминировали.



Работников, как позже рассказывал Сашка, отправили по домам до первого попадания в станцию. Он с женой и родителями спрятался в подвале и просидел там сутки, до вечера четвертого числа, когда Николаевка была практически полностью очищена от сепаратистов.
Райгородок на некоторое время остался без света, так как в ходе артдуэли были повреждены линии электропередач. Но мы не жаловались, мы ждали, что будет дальше. Освобождение Славянска? Или украинская сторона пока просто закрепится в Николаевке? И целы ли мосты? И что там в Семеновке?
Появилось обращение Стрелкова к Путину и так называемому «русскому миру».

«Николаевка окружена. Связи с гарнизоном нет. Продолжаются непрерывные обстрелы Семеновки, Николаевки, ТЭЦ. Количество расходуемых снарядов такое, что в Чечне такого не видал. Ночью Славянск был неоднократно обстрелян... Население охватила паника. Все проклинают Киев, Порошенко и… Россию. Которая дала надежду и бросила на произвол карателей.
Если Россия не вступит в дело в самое ближайшее время, Новороссия погибнет в самом скором времени. Славянск погибнет намного раньше, чем все остальные. Наше снабжение полностью прервано. Так что разгрузки, ботинки, приборы ночного видения и все прочее можно смело отправлять куда угодно — к нам они уже не дойдут. Обстрел города продолжается».

Сводки от Игоря Ивановича Стрелкова Вконтакте

– Кто-то запаниковал, – я показала мужу телефон с открытым браузером.
– Спорим, не введет? – Макс хмыкнул.
– Не буду спорить, не введет.
В семь вечера мы подняли свои чашки с чаем за освобождение Николаевки. А местные бабки сидели на крыльце у Тамары и пафосно готовились к смерти.
– За нами выехали каратели, они нас всех убьют, а здесь поселят западенцев!
– Никого не пожалеют, гады! Вот в Красном Лимане…
А в доме надрывался кто-то из очередных журнашлюх а канале Россия24 – это был единственный работающий аналоговый канал у Тамары. Показывал телевизор отвратительно, но его речам внимали, как Моисей откровениям Господа. Смешно и стыдно, ей-богу. «Славянск гибнет! Путин, введи! – надрывались какие-то бешеные бабки. – Нас всех убьют!»
Чтобы не стошнило, я забрала дочку с улицы и уткнулась в новостную ленту на телефоне.
– Пошли гулять, – муж потыкал в меня пальцем. – Там уже ничто не горит, с нашей стороны не стреляют.
Солнце зашло, на улицах почти никого не было. Пахло гарью, ветер уносил запах дыма в сторону Красного Лимана. Колеса коляски шуршали по асфальту. Мы говорили, строили планы, надеялись, боялись… В любом случае, штурм Славянска был неизбежен. Мы боялись за дом, за деда, за знакомых, которые так и не уехали из города, осторожно мечтали о возвращении. Так мы дошли до переезда и сделали то, что делали и до этого – написали мелом «Слава Україні!». Большими буквами, чтобы бойцы, проезжающие на автомобилях и БТРах несколько раз в сутки заметили надпись и чуточку приободрились.
Эми хлопала в ладоши, видя, как зажигаются фонари, потом на краснолиманском повороте запустили пару красных сигнальных ракет, и мы поспешили домой.
Тогда же мы кое-как дозвонились до деда. Тот сказал, что с ним все в порядке, и на этом связь оборвалась. На душе отлегло…
Ночью я едва смогла уснуть из-за канонады. Били по Славянску, били так, как до этого били по Николаевке, как никогда еще до сей поры. Я кусала пальцы, прислушивалась к дыханию спящих мужа и дочери, иногда выходила на улицу и сидела на скамейке. Сигарета больше тлела в пальцах, чем находилась во рту. Еж где-то сопел в темноте под лавочкой. А я выбрасывала сигарету в ведро и уходила, чтобы через какое-то время вернуться снова. Сон не шел.
Даже меловые горы не могли заглушить звуки взрывов. Семеновка, Современная, Ленинградская, Комбикормовый… На торе писали, что со Святогорска видят зарево над городом. И мне было жутко.
Под утро я забылась сном на пару часов, а после проснулась от тишины. Вы вряд ли можете себе представить, насколько оглушительной может быть тишина. Я бросилась к телефону, открыла браузер, и первой новостью стало освобождение Славянска.

Du3eJIb 05.07.14 07:57:02: Может я слишком наивный, а может хочется верить любой хорошей новости. В ВК читаю, что вроде как ополчение покинуло город, кто дозванивается к родным в город, узнают что блок посты пустые.
сучок 05.07.14 08:40:49: Вчера ночью позвонили друзья из города, сказали, что техника сепаратистов очень активно перемещается в их районе (пятак). Так что о полном исходе говорить рано...
paradin 05.07.14 08:49:50: Только что человек позвонил из Славянска, сказал что в городе не осталось террористов. В СБУ никого нет!

Kurai 05.07.14 09:19:53: Мне тоже только что позвонили из Славянска и сказали, что ополченцы переоделись в гражданку, бросили оружие и технику и покинули город. Вот буквально 10 минут назвд звонили.
karamel 05.07.14 09:47:50: На УНИАН информация подтверждается - ополченцы ушли в Краматорск

И тут я поняла, что такое счастье. Пожалуй, мои эмоции были сравнимы только с эмоциями в роддоме, когда я впервые взяла на руки дочь. Город свободен! Наш Славянск, мой родной чужой Славянск свободен! И мы можем вернуться домой! Не сейчас, не завтра, возможно, через неделю или две – но мы вернемся домой!
После обеда мы узнали, что Славянск оставлен Стрелковым и что над исполкомом теперь украинский флаг. Я бессовестно перепощу фотографию из фейсбука Арсена Авакова. При виде этого фото я не могла сдержать слез, и даже спустя месяцы эмоции все равно перехлестывают.



Еще спустя пару часов мы узнали, что между нашим и соседским домом разорвался снаряд. У нас повыносило практически все стекла, выбило дверь и посекло забор и шифер на крыше. У соседей по кирпичику размело летний душ и разбило пристройку. Из людей и животных никто не пострадал. Все произошло в четыре часа утра. Это омрачило радость от освобождения города, но раз все были живы, то выбитые стекла – ха, подумаешь, это решаемо. Тем более, прошел слух, что со среды в город начнут пускать людей. Возвращение стало реальным, и только это имело значение. Я кружила дочку на руках и твердила, что скоро мы вернемся домой, она снова будет спать в своей любимой кроватке и играть со всеми своими игрушками. Не знаю, понимала ли она то, о чем я говорю, но, во всяком случае, Эмма улыбалась.

17. Это наш город и мы будем здесь жить

Когда эйфория от радостных вестей схлынула, мы с супругом начали задумываться о том, а как мы, собственно вернемся домой. Наша натоптанная дорожка через водохранилище и ТЭС была закрыта. Там было полно растяжек и неразорвавшихся снарядов только возле водохранилища, а во что превратилась территория возле станции – представить страшно. Одна турчанка, у которой я регулярно покупала молоко для дочери, попыталась пройти тем путем, чтобы вернуться домой в Семеновку. Минеры не пустили и сказали, мол, ждите, на днях закончим разминирование трассы, наведем мост через Торец на Селезневке, тогда и вернетесь. Об этом она мне рассказала шестого числа утром, когда я снова пришла за молоком.
В контакте седьмого числа прошла информация, что на соседней улице уже сделали свет. Это стало решающим фактором поскорее вернуться домой. Мы еще не знали, что та девушка написала неправду, свет сделали только спустя две недели и на той улице, и на нашей. Почему она соврала? Кто ее знает.
Мы с Максимом долго изучали карту города и решили, что пойдем другим путем: до краснолиманского поворота, оттуда на БЗС, через Славкурорт выйдем в центр и из центра пойдем на Черевковку. Самое важное бросим в рюкзаки, ребенка в коляску, в коляску вниз подложим сумку с ее вещами. За остальным мы планировали вернуться, когда наладится регулярное автобусное сообщение. По гуглмэпс выходило примерно двадцать километров. На неделе обещали нежаркую погоду без дождей, поэтому предстоящий путь не вызывал опасения.
Свекровь тоже бесилась от безделья, она была готова ехать сразу, как только начнут пускать в Семеновку. В самой Семеновке творился кромешный ад – окопы-окопы, развалины, растяжки… С растяжками разбираются до сих пор, а уже декабрь на дворе. Вдобавок, едва ли не каждую ночь какие-то мерзавцы ставят новые. У нее был другой план: они берут с собой Максима, то забирает у них велосипед, возвращается к нам, и мы перевозим вещи на велосипеде, ребенок по-прежнему спит в коляске – профит! В итоге сама же свекровь спутала нам все планы, когда они восьмого числа резко сорвались и уехали. Мы пожали плечами и решили, что хорошо продуманный план – гарантия успеха. А короткая дорога – это безопасная дорога.
Впрочем, нам не пришлось мучить дочку долгой прогулкой, потому что хороший человек Лемур девятого числа перекинул мне некоторую сумму денег. Чтобы снять их, нужно было ехать в Красный Лиман. Я справедливо рассудила, что часть можно потратить на такси, если таксист запросит адекватную цену. Таксист Виталий сказал, что готов ехать в Славянск за полторы сотни из Красного Лимана с заездом в Райгородок. Так как сумки были готовы со вчерашнего дня, мне оставалось только позвонить мужу и сказать, чтобы он будил дочку, кормил ее и одевал. Мироздание решило показать мне, что нельзя взять и просто так вернуться домой. На выезде из Красного Лимана нас остановили. На бывшем блокпосту формировали колонну, солдаты сворачивали свой лагерь, грузили кровати, складывали палатки. Мы с водителем вылезли поговорить с солдатами, которые скучали на БТРе. Я жадно рассматривала их нашивки с желто-голубым флагом, украинская речь ласкала слух.
– Ребят, а вы в Славянске были?
– Нет, мы только туда идем. А что такое?
– Просто хотела спросить, как туда можно проехать на машине.
– Через Селезневку не пустят, – к диалогу подключился водитель БТРа. – Там только начинают наводить мост. Через БЗС, но я не знаю, пускают гражданских или нет.
– Пускают, мои свекры вчера уехали.
– Ну, удачи вам, – сказал водитель.
Мы простояли минут двадцать, потом я предложила Виталию ехать в окружную через Зеленый Клин и Щурово. Имеющаяся на руках сумма позволяла увеличить цену, тем более, что ожидание тоже стоило денег.
До Щурово доехали без проблем, а вот на блокпосту моя рожа снова вызвала проблемы.
– Тут у девушки российские документы, едет в Райгородок, – там собрался целый консилиум.
– Девушка, что вы делаете здесь на территории области?
Мою мечту быть в Славянске уже через полчаса жестоко отпинывали куда подальше.
– Я здесь живу, – я показала страницу с пропиской. – Город Славянск, улица Гражданская, дом такой-то. В Райгородке находятся мои муж и дочь – я отлистала на страницу в паспорте, где был штамп о семейном положении, и предъявила дочкино свидетельство о рождении. – Там мы проживаем на улице Ленина, дом такой-то. Я могу позвонить мужу, свекрови, свекру – они вам подтвердят.
Таксист Виталий сидел в машине и терпеливо ждал, пока они закончат иметь мне нервы.
– Послушайте, – я говорила медленно и ласково, как с детьми. – Я – честный человек, с сепаратистами дел не имела и не имею. Я еду домой к дочери, потом собираюсь взять свою дочку, – в нос часовому тыкался телефон с фотографией Эммы, – и поехать домой в Славянск. Я очень хочу домой, я не была там полтора месяца. У меня там кошки голодные и выбитые стекла, а еще восьмидесятилетний дед, который сейчас питается одной «мивиной» и не может купить себе хлеба. Пустите меня домой!
Они снова отошли пошептаться. Наконец, мне вернули документы, и машину отпустили. Оставшиеся минуты до Райгородка я злобно ворчала, Виталий молчал и сочувственно кивал головой.
У дома Тамары уже вышагивал Макс с Эммой на руках. Мы быстро погрузили сумки, я перебралась на заднее сиденье и взяла на руки дочь, Макс сел впереди. Мы помахали Тамаре, поблагодарили ее за гостеприимство, и так закончилась наша жизнь в эвакуации.
На краснолиманском повороте мы пересеклись с колонной, с большой колонной из БТРов, танков, грузовиков с солдатами. Эми смотрела во все глаза, а потом вдруг заплакала, уж не знаю, чего она испугалась – то ли рева моторов, то ли поднятой ими пыли, то ли видом вблизи. Нас особо не мурыжили, хотя документы проверяли внимательно, особенно прописку.
– У вас разные адреса. Вы знаете, что в Семеновку проезд закрыт?
– Я живу вместе с женой, в Славянске, а не в Семеновке, – ответил муж.
Я подтвердила.
Колонна прошла, нам разрешили проезжать.
На краснолиманском повороте теперь был не блокпост, а целый военный городок. В нескольких местах высились высоченные горы гильз калибра 120 мм и больше. Там кипела жизнь, непонятная для нас – гражданских. Я снова вспомнила свои ассоциации с музыкой. Если рев артиллерии был роковой симфонией Донбасса, то военный городок на краснолиманском можно было смело называть оркестром этой войны.
На БЗС люди убирали то, что осталось от сепаратистских блокпостов – покрышки, бетонные блоки, поваленные деревья. То же творилось на Славкурорте, в центре… На Славкурорте нам навстречу попалась еще одна колонна из трех БТРов. Они медленно ехали в центр, а ветер трепал украинские флаги.
Взгляд автоматически отмечал разрушенные здания, разбитый асфальт – все признаки войны. Больше всего меня поразили брошенные посреди дороги пушки-сорокапятки, реквизированные бравыми ополченцами из нашего музея. На лафетах было написано мелом, что они реквизированы по приказу Стрелкова.
– Дурдом, – выразил мою мысль Макс.
На пятаке тоже убирали следы войны, в центре прибавилось машин и людей. Дальше мост, с разбитыми перилами, дырами в полотне и оборванными проводами. На перилах были привязаны таблички «Мины!», какой-то старичок набирал лопатой песок из большой кучи на бывшем блокпосту у четвертой школы…
Скоро мы были дома. Соседи повыползали посмотреть на то, как мы выгружаем вещи, выбежали кошки и принялись тереться об сумки. Пока Макс уносил вещи во двор, я благодарила Виталия и отсчитывала нужную сумму. Мы были дома, но до сих пор не верилось, что это на самом деле.
Во дворе валялась куча стекол, забор между нами и соседями практически отсутствовал, немногочисленные оставшиеся куски шифера держались только благодаря розам, растущим на всей длине забора. Перекошенная дверь, снова горы стекол… я подхватила дочку на руки и осторожно занесла в дом.
Поначалу Эми не узнала свою комнату и закатила скандал. Мужу пришлось ее успокаивать, пока я раскладывала вещи и готовила обед. После обеда Эми все-таки улеглась спать, а мы принялись сметать стекла – сначала в доме. Тут я не могу не похвалить себя за давнюю предусмотрительность. Скотч и одеяла не дали разлететься осколкам по всему дому, поэтому мне пришлось только убрать стекла с подоконников и с пола непосредственно под окнами. Да, это заняло не один час, но все же было лучше, чем если бы пришлось собирать их по всему дому, выковыривая из обивки мебели и ковра, боже упаси. После настал черед стекол на улице. Среди них, а потом и в клумбах с розами я находила осколки от той гадости, что тогда прилетела к нам.



Рутинные домашние дела успокаивали. Стекла, битый шифер, осколки – я еще неделю вытаскивала этот мусор в баки. Мусор начали вывозить, да, спасибо КАТП. Город стал наполняться людьми, сюда начали съезжаться электрики и строители со всей Украины. В Славянск возвращался мир. Муж снова начал ходить на работу, ведь оживающему Славянску был нужен доступ во всемирную паутину.
Нет, не все было радужно и красиво, далеко не все. Еще были заминированы кладбища, школы, мосты и здания, на девятое июля свет дали только буквально в одном или двух микрорайонах города.
Десятого числа я посадила Эми в коляску и мы пешочком отправились в центр города. Нужно было написать заявление на компенсацию ущерба. Маршрутки не ходили, ведь далеко не везде расчистили дорогу, к тому же автопарк города потерпел существенные сокращения: убегающий Стрелков реквизировал кучу автомобилей и автобусов. Всё в лучших традициях Новороссии. Русский мир не принес городу ничего, кроме разрушений и смертей, и нам еще долго аукались следы присутствия сепаратистов – растяжки, мины в самых непредсказуемых местах, безымянные могилы с замученными людьми, склады оружия и боеприпасов…
Заявление я написала, подробно перечислила все повреждения, обещали, что к нам приедет комиссия в течение десяти дней. Комиссия приехала спустя полтора месяца, составила акт и пообещала привезти стройматериалы. Их везут до сих пор и вряд ли уже привезут. Дело не в том, что нефиг ждать помощи от государства. Дело в том, что не надо давать обещания, которые не собираетесь выполнять. Ладно, нам где-то удалось самим достать деньги, где-то подбросили друзья. А что делать тем, у кого нет никаких возможностей и надежда только на государство? Боюсь, это очередной вопрос, который останется без ответа. Славянск стал центром внимания всей страны… и одновременно возможностью попиариться. Приезжали депутаты, кандидаты в депутаты, много обещали, а в итоге десятки домов как смотрели пустыми окнами так и смотрят. Один из домов на нашей улице, фотографию которого я выкладывала в одной из прошлых глав, так и стоит – нежилой, но не брошенный. Потому что у той семьи нет средств на такой ремонт. Но тишина и поныне.
Среди прочего еще не могу не вспомнить несколько историй про гуманитарную помощь. В Славянск, уже начиная с пятого числа, хлынул поток автомобилей с продуктами питания и водой. Не секрет, что та же армейская тушенка потом оказывалась на рынке, а некоторые машины и вовсе терялись где-то то ли в исполкоме, то ли в поссоветах. ДНР ушла, а порядки, при которых все разворовывалось, остались. Не было никакого графика, что я ставлю в минус тогдашней временной власти, ни объявлений, что тогда-то тогда-то там-то там-то будет раздаваться гуманитарная помощь населению. В итоге особы, приближенные к чиновничьему классу таскали все по себе и родственникам, а те же бабульки с нашей улицы просили хлеба у военных. Спустя неделю-полторы у кого-то проснулась совесть, и помощь стали распределять поссоветы. Объявлений не было, все исключительно через сарафанное радио. Я так и вовсе случайно узнала: мы шли с дочкой с Мазанова яра, везли тележку с бутылями воды (к тому времени запасы в бочках подошли к концу), я услышала, что эти женщины идут за гуманитаркой, ну и пристроилась за ними. Как сейчас помню: выдали четыре килограмма муки, бутылку нерафинированного подсолнечного масла и четыре пакета макарон. Я попросила бутылку воды (их раздавали по одной на семью, двухлитровую бутылку негазированной Морщинской что ли), мне отказали, мол, вон у тебя в тележке. Честно скажу: я обиделась. Вода из криницы, даже прошедшая через фильтр, даже прокипяченная, жутко воняла. Ребенку такую воду лучше не пить, и после относительно чистой райгородской воды у Эми начались проблемы с животиком. Но дочка закапризничала, и я не стала спорить. Потом выяснилось, что одной из бабок-путинисток, живущей одной, дали аж две бутылки воды по дружбе. Бесило ли это меня? Бесило неимоверно, как будто бы над исполкомом по-прежнему висела трехцветная тряпка, и городом командовал их любимый Стрелок, а проукраински настроенные граждане считались вторым сортом.
Я изо всех сил старалась жить, как прежде. Будто бы не было войны, всех этих безумных походов за продуктами, полутора месяцев жизни под чужой крышей. Но слишком многое изменилось во мне самой, в дочке, в городе.
Эми научилась ходить и произносить свои первые слова вне родного дома, она быстро повзрослела и стала очень серьезной. Младенцы не должны быть такими, дети не должны знать, что такое война. Она до сих пор при громких звуках закрывает ладошками уши и говорит «Ой!». Я смотрю в эти круглые от страха глаза, тяну ее к себе и целую в макушку, пытаясь успокоить. Я могу сколь угодно шептать, что больше такого не повториться, но внутри грызет какой-то подлый червячок сомнения, ведь война еще не кончилась.
С соседями пришлось выстраивать новые отношения, потому что сложно забыть, как эти люди шипели тебе вслед «Проклятая фашистка! Бандеровка!», а кто-то и вовсе угрожал сдать ополченцам. Сказать простое «Здрасьте!» тому, кто тебя ненавидит и ненавидит Украину – это нереально сложно, слова застревают в глотке. Нам с ними жить? Им с нами жить? Нам жить вместе? Какая из этих формулировок правильная? Я до сих пор не знаю ответа.
Спустя полторы недели сделали воду. Спустя еще полторы – дали свет. Неделю назад мы разделались с последним окном. От двенадцатого апреля и по сей день, по шестое декабря, прошло невероятно много времени, мы прожили несколько разных жизней. Двенадцатого апреля закончилась одна, пятого июля – вторая. Кого-то война не учит ничему, кто-то начинает жить заново, кто-то просто меняется. Мне не нравятся перемены, которые произошли со мной и дочерью, мне не нравится то, что ненависти стало больше, ненависти и цинизма, но эта наша новая реальность. Но мне нравится то, что я убедилась в том, что украинцы – самый отзывчивый народ. Пока государство заламывало лапки кверху, люди организовывались. Кто-то помогал только друзьям, кто-то вливался в волонтерское движение, кто-то помогал репостом или просто добрым словом. Именно поэтому у Славянска есть будущее, у нас у всех есть будущее – у города, у области, у страны. Украина едина не только на словах, а на деле. Когда я вижу в городе БТР с украинским флагом, я знаю, что моя дочь может спать спокойно. Когда ты идешь мимо патруля Нацгвардии, ты скажешь «Слава Україні!», и тебе обязательно ответят «Героям слава!». Когда ты пройдешь мимо площади, на которой вечноживой вождь пролетариата гордо показывает всему городу желто-голубой платок на шее, ты веришь, что Славянск – это Украина. А значит, всё было не зря, не напрасно и правильно.
И теперь я не могу назвать Славянск чужим. Теперь это мой родной Славянск, и да простоит он на этой земле еще много-много лет.

Вот оно, настоящее и будущее Славянска. Я считаю, что оно выглядит замечательно!

@темы: Изба-читальня

---

06.12.2014 в 17:00

Пишет  AnchorPoint:

06.12.2014 в 17:54

Пишет  Viperidae Crotalus:

Голова Луганської ОДА, Геннадій Москаль звернувся до ЗМІ із проханням опублікувати вірша 64-річного солдата, який нині воює на сході. Цього вірша Москалеві передав сам солдат, бо зараз можливості оприлюднити його він не має.

"1 жовтня, після панахиди за 28 загиблими бійцями у Старобільську, до мене підійшов боєць одного з батальйонів і сказав, що хотів би прочитати вірша, якого нікому раніше не показував, - повідомляє голова Луганської ОДА Геннадій Москаль. - Цьому бійцю 64 роки, звати його Микола. Дуже хочеться, щоб вірш розповсюдили ЗМІ, бо сам Микола немає можливості його оприлюднити. Від себе скажу, що поки в нас є такі солдати, в сепаратистів немає жодних шансів".

Я вже давно не призивний,
Але іду я у солдати
Бо час настав такий тяжкий,
Що йду за себе воювати.
Іду за тебе генерал,
Що за бабло купив погони,
І це звання в когось украв
Ціною ницості й поклонів.
Що варті твої ордени?
Які висять на жирним тілі.
Радість, хіба для сатани
Або для псів оскаженілих.
Іду й за тебе я, начфін,
Що вчора гроші крав в солдата,
Ти раб мамони і з колін
Тебе ніколи не підняти
Іду й за тебе, липкий мент,
Що став ти мусором відразу,
Але настане той момент
Коли поборем й цю заразу.
Іду й за тебе, лікар, я,
Гнилий шнурок ти Гіппократа,
Бо хата ж крайняя твоя,
І ти не підеш рятувати.
Бо ти за 30 срібняків
Продав ту довідку мерзоті,
І з сорому ти не згорів,
І не повісився на дроті.
Іду за всіх я на війну,
Хто заховався під спідницю,
За вбитих горем матерів,
За молодую удовицю
Іду я за дітей отих,
Яких вже не обніме тато,
Бо вбив його кремлівський псих
Рукою найманця і ката.
І за «Небесну Сотню» йду,
За всіх полеглих на Донбасі,
Бо Україна тут моя
Й сидіти в хаті — не на часі.



Вірші з ВІЙНИ (тільки від самих бійців)

@темы: Изба-читальня, Мой второй дом

---

День 26

С прошедшим Днем Волонтеров всех причастных.

05.12.2014 в 23:01

Пишет  Лорд Даррайт:

Примерный алгоритм волонтерства такой:

 

Кто-то, чаще всего не очень знакомый: Эй! Але! Раз-раз! Там нужна срочно помощь!!!!!

 

Волонтер(сонно): Ась?

 

Кто-то: Ну есть парни из тридевятого полка и тридесятого батальона, стоят в тьмутаракани, в общем помощи просят!

 

Волонтер: Ну, ок. *записывает номер контактного лица. Потом звонит по номеру* Ой вы гой еси, добры молодцы...

 

Добры молодцы: Ты хто такой, а?

 

Волонтер: Ну, вы у нас добры молодцы из тридевятого полка и тридесятого батальона?!

 

Добры молодцы(настороженно): А с какой целью интересуемся?

 

Волонтер: Да тут говорят, вам помощь нужна... Врут поди? Ну, я побежал, да?

 

Добры молодцы: Ээээ, стоять-бояться! Кто таков, откуда узнал... *выясняют* Ну в общем. Да, нужна.

 

Волонтер (деловито открывает блокнот): Тааак, чего и сколько? Чего-чего? Касочку и фляжечку? И шо нам не жалко будет?

 

Добры молодцы(смущенно ковыряют железобетонную плиту пальцем): А шо, низзя?

 

Волонтер: Так, мы люди серьезные. Давайте полный список чего нужно. А доставим чего сможем.

 

*Составляется список. Волонтер печально смотрит на него, печально смотрит в базы волонтерских контактов, примерно прикидывает стоимость и объем работ*

 

Волонтер(чешет затылок): Дааа, самому никак.

 

*выходит на публичную площадку и начинает вещать*

 

Волонтер: Ой вы гой еси, да честной народ...

 

Народ(настороженно): Чего тебе, блаженный?

 

Волонтер: Сами мы не местные, денег бы немного...

 

Народ: Ступай от греха подальше, друг. Не видишь, кризис у нас, война...

 

Волонтер (отчаянно): Да то не мне! Тут есть хлопцы из тридевятого полка да тридесятого батальона, им каска нужна, фляжка ну и еще немного *показывает список* Все знаем где купить, подсобите кто чем может. У кого фляжка лишняя, или копеечка.

 

Народ(недоверчиво глядя): Чем докажешь?

 

*Волонтер дает доказательства и рекомендации как при поступлении на работу*

 

Народ (все еще подозрительно): Ну держи, но шоб отчитался за каждую копеечку!

 

Волонтер: Так что мы, не люди? Всё под отчет и никак иначе!

 

*трясет барыг, аукционы, диаспоры, забытые склады, чужие гаражи, и еще черт знает что в процессе. Набирает список*

 

Волонтер: Ну, вроде чего-то набралось... Можно и доставочку организовать... *набирает номер тридевятого полка и тридесятого батальона*

 

Добры молодцы(отбиваясь от братской помощи, лезущей через границу): Ну шо там? Будет касочка?

 

Волонтер (осматривая собранное и прикидывая расходы на доставку): И касочка, и фляжечка, и пряников народ отсыпал, и вообще почти весь список закрыли. В одну машину не влезет, отправим двумя, встречайте.

 

*Добры молодцы на заднем плане вопят от радости и готовятся делить подарки*

@темы: Дигитал, Мой второй дом, Daily Sketch, Творчество

---

У Олены Степовой уже книжечка вышла. Более того, завтра будет встреча с ней в Киеве. Книжечку однозначно в библиотеку.
И не могу не утянуть еще один рассказ.

(с) Олена Степова

Женщины, прошедшие войну (из повести «Автобиография войны»).
Слезы. Удивительно, но там глубоко в тылу, слезы у нас высохли быстро. Я не говорю обо всех, переживших войну на Донбассе, только о себе, да о тех, с кем меня свела судьба, о тех, кто был рядом. Естественно, что люди по-разному воспринимали события. Кто-то с безразличием, словно это его не касалось, кто-то, как личную трагедию, ведь у каждого шла своя война.
Да, сначала мы плакали часто. Слишком много было для этого причин. Ну, во-первых, постоянный страх проснуться в «донбаснаш». Накапливаясь, он вырывался наружу слезами при одном только виде флага соседской страны.
Мы с кумой, обнявшись и скрепя зубами от бессилия, плакали, когда в апреле городские люмпены, распивая на площади из горлышка водку, размахивали триколором и кричали «крымнаш», «донбаснаш». А с подругой, так же, горько-бессильно ревели, когда над городом пропал украинский флаг, и было ощущение потери дома.
Потом мы оплакивали наших погибших героев на сбитом ИЛ 76. А потом?! Потом наши души кромсали обезумивший мир, породивший референдум, не радостные школьные выпускные с триколорными шарами, близкие люди с колорадской лентой на плече, ложь, предательство, война, Зеленополье…почему-то слёзы закончились именно там.
Когда мне позвонила учительница из Ново-Боровиц и, задыхаясь, просто выхрипела в трубку, не слова, а материнскую душу, кровоточащую от боли, о том, как горели наши мальчишки, оставленные зачем-то в танках, посреди поля подсолнечника, слёзы вдруг высохли. Душа стала острой, как осенняя стерня, оставшаяся после скошенной пшеницы, боль, выгнулась тугим остовом лука, натянув вместо тетивы оголенные нервы.
Мы больше не плачем. Наши слёзы впитала почерневшая земля, а несломленная душа надела камуфляж, растерла по щекам остатки туши и слёз, захлопнула дверь, и ушла партизанить.
Вы видели глаза украинской женщины, охраняющей свой дом? Нет?!Тогда вы не видели войну. В этих глазах ледяное безмолвие для врага и щемящая нежность для родных. Лед и пламя одновременно бьют из-под ресниц. Только украинка, смотрит на разрушившего её дом, улыбаясь, с прищуром снайпера оценивающего расстояние до жертвы.
Сколько безымянных подвигов, совершенных женскими руками в дни войны на оккупированных территориях?! Десятки?! Сотни? Тысячи? Напишут ли о них, вспомнят ли?
Война на Донбассе объединила Украину. Хотя нет, она объединила мир. Здесь в донецких степях родными становились не по нации, языку, гражданству или крови, даже не по стране и не по месту проживания. Здесь роднились войной, радостью, бедой, жизнью и смертью. Ассирийки, чеченки, армянки, украинки, россиянки… имеет ли значение гражданство в человечности?! Имеет ли человечность гражданство?
Старушки, кормящие украинских военных в Донбасских степях, учителя, одевающие вышиванку и идущие на урок истории Украины в городе, захваченном русскими боевиками, врачи, выезжающие по кодовому слову к раненным, которых укрывали обычные домохозяйки, волонтеры, собирающие, согревающие и одевающие армию, просто женщины, приютившие в своих домах беженцев, просто девушки, вышившие своими руками оберег для солдат…
Подвиг ли это? Гражданская позиция? Нет, просто жизнь во имя жизни. Это ещё одна сторона любви, это ещё одна чёрточка нашего генного кода.
Многие, живущие в Украине, которую оставшиеся оккупации называют Большой Землёй, пишут мне, напишите, укажите, докажите. Я часто смотрю в эти пустые строки на экране компьютера и думаю, а понимает ли человек, что у многих героев, оставшихся жить в зоне АТО, а тем более, поддержавших Украину, больше нет имени. Оно высохло вместе со слезами и растерлось по щекам остатками боли.
Эти истории из зоны АТО не придуманы. Они прожиты, они выгравированы войной на наших сердцах. Когда-нибудь мы все напишем Книгу памяти этой войны, в которую золотыми буквами будут вписаны имена не только павших, но и живых.
Ванесса и Агнесса
На войне мы стали обращать внимание на много странных, удивительных, и даже таинственных вещей. Я уже как-то писала, что время боевых и оккупационных действий на Донбассе было переполнено знаками, тайнами и мистикой. Знаки или случай приводили меня к удивительным людям, связывали своих со своими, помогали увидеть нужный путь в этом безумном камуфлированном мире.
Подруге нужно было поехать в Антрацит. На связь не выходила её давняя коллега, которая работала в правоохранительных органах, и подруга боялась за её жизнь, так как основная составляющая блокпостовых с июля 2014 года была из амнистированных, сбежавших или «освобожденных» Зэка. Массовая амнистия, проведенная правительством в апреле 2014 года, наполнила ряды армии Юго-Востока бойцами без дома, семьи и принципов. Всё больше и больше жертвами «ополченцев» становились сотрудники пенитенциарной, судебной, правоохранительной системы, не вставшие под триколорные знамена.
Подруга плачет, говорит, что что-то чувствует сердце. Едем.
В Антраците долго звоним в дверь. Тишина. Галя упрямо жмет кнопку звонка. Жесткие глаза, расширенные зрачки, и рвущий тишину подъезда полушепот «ну, давай же, давай», обращенный то ли к искомому человеку, то ли к звонку, то ли к двери.
Выходит соседка и разъясняет нам, что Вера Павловна живет на даче, там нет связи, впрочем, как и во всем городе, и дает нам адрес.
Мы выбегаем из подъезда и буквально падаем на сидения машины. Жива!
-Эх, ты, паника,- начинаем подшучивать над собой, высмеивая свою же маниакальную истеричность, - мисс Тривсхлюпаносом получает, получает, там-дарам…
-Ой, а сама, на каждом блокпосте бледнела, -дурачимся мы в машине, обдумывая дальнейшую поездку.
Деревня далековато, но что такое лишние 10 км для проехавших семь блокпостов, чепуха, еще лишних два блокпоста. Решили купить печенье, чай и ехать.
Вера Павловна выглядит, как все женщины пережившие войну, усталая, нервная без макияжа, со всклоченными, давно не прокрашенными волосами, оголившими густую проседь. Она хватает нас, как бы сгребая в кучу, и нервно оглядываясь, заталкивает за калитку:
-Я молилась, молилась, и, надо же, приехали,-она взволновано теребит косынку, упавшую с головы на плечи,-именно вы приехали.
-Вера Павловна, родная, -успокаиваем мы её,-всё хорошо, сейчас чай будем пить. Мы продукты привезли.
Она отмахивается от нас:
-Да какой чай, какие продукты, вас мне Господь привел, значит, я правильно молилась, - и шепотом, оглядываясь, - девчонка у меня, спасать надо.
На этой войне я научилась не удивляться ситуациям, не акцентировать внимание на непонятном мне, не замечать перемен, происшедших в людях, ведь и я стала другой. К Богу, как и к прозрению, как постижению себя и своего мира, ведут боль или радость. Вернее, боль приводит чаще, в радости мы забываем благодарить Господа.
Мир так расставил акценты, что уже не спрашиваешь «почему», не вдаешься в подробности, принимаешь ситуацию такой, как есть, не ныряя в неё, как в омут.
-Вера Павловна, что случилось, -забеспокоились мы,- какая девочка, беженка?
-Хуже, -она все время оглядывалась даже в своем дворе, военная, диверсант,-прошептала Вера Павловна.
Мы охнули.
-Что с ней, ранена,-спросила я.
-Нет, но проткнула ногу, да так глубоко, и лечили сами, боюсь, заражение,-переживала Вера Павловна,- я обработала, все деньги, что были, потратила, но ей хуже, а в больницу ей нельзя, она говорит, лучше сразу застрелить, страшно мне,-покачала головою бывший сотрудник пенитенциарной службы,-Господи, девчонки молодые, а воюют.
Мы соображали, чем помочь. В Антраците в больницу нельзя, там полно казаков. Везти через блокпосты, можно рискнуть, рана не стрелянная, но вдруг она в розыске, мало ли какой диверсант.
-Да, а почему диверсант,-удивились мы, -ополченка?
-Она, вернее они русские,- отмахнулась Вера Петровна,-да потом расскажу, давайте думать, что делать.
-Что делать,- вздохнула я, - с ополченцами виделись, с казаками общались, пойдем с диверсантами знакомиться, не застрелит?
-Да куда ей, жар, бредит,-рассказывала на ходу Вера Петровна,-а вторая от неё не отходит, сестры.
Мы дошли к летней кухне и Вера Петровна тихонько постучала:
-Ванесса, это я, открой. Только со мной мои знакомые, не бойся, они помогут, я отвечаю за них.
Дверь открылась. На пороге стояла девушка лет двадцати, худенькая, в абсолютно черном костюме, похожем на военный, с множеством кармашков, перехваченная в узкой, как говорят, осиной талии, огромным солдатским ремнем. Ее худенькие, стройные ножки тонули в берцах. Холодный, но испуганный взгляд, без веры, без надежды. Пустой и одинокий. Усталый.
-Ванесса, девочка моя, -Вера Петровна быстро зашла в сарай и, впустив нас, прикрыла дверь,- надо принять помощь, надо спасать сестру. Это хорошие люди, не бойся.
На кровати лежала вторая девушка, еще худее первой, но как две капли воды похожая на неё.
«Сестры-близняшки»- подумала я.
Мы быстро расспросили, что и к чему. Ванесса почти молчала. Отвечала коротко, в основном о состоянии сестры. А мы и не спрашивали. Мы не врачи, мы-люди, более того, мы люди прошедшие войну.
Оказалось, что у Агнессы, так звали вторую девушку, сильно проколота нога. Она наступила на гвоздь на блокпосту. Лечились они сами, в поле, вот и пошло воспаление, уже гнойное. Вера Петровна, боец, повидавший на своем веку и роды в нестандартных условиях, и суициды заключенных и раны заключенных, полученных от истязания сокамерниками, выполнила всю медицинскую обработку. Но воспаление не проходило.
-Ленка, -прошептала Галя,-ты ж травы знаешь, делай что-нибудь.
-Я -то соберу, заварю, но тут «ихтиолки» бы, антибиотиков, «стрептоцида»,-покачала головою я, -тут уже насамолечились, -поехали назад в город в аптеку.
-Ой, лекарства, -Галина стояла даже не удивлённая, а ошарашенная каким-то своим открытием,-есть же лекарства, -она открыла сумку,-ты представляешь, я зашла в магазин, печенье купить, там аптека, и я подумала, надо лекарств купить в аптечку, и вот…
В купленных ею в разброс для пополнения лекарств лежали пачка ампициллина, стрептоцидовая мазь йод, вата, бинты, перекись, зеленка, витамины, Панадол, парацетамол, сердечные и еще целая куча нужного и важного в медицинском деле.
-Ну, ты мать, даешь,-охнула я, -экстрасенс.
-Ты знаешь, я даже не помню, что покупала,-Галина была потрясена,-я просто идиотически почувствовала, что мне надо купить «на запас».
Я улыбнулась. Знаки. Мир, хранит добрых людей и ведет их знаками, помогая их душе найти свет. –Значит, так было нужно, -успокоила я Галину, или тебе или ей,-кивнула я на девчонку.
-Вер Паловна,-спросила я у хлопотавшей возле больной женщины,-справишься.
Она, молча, кивнула.
Мы тихо вышли. Освободившись и хлопоча на кухне, заваривая собранные мною в поле за домом травы, Вера Павловна рассказала, как нашла девчонок в заброшенном сарае, как они боялись её, как лечила, спасая.
Ванесса и Агнесса –россиянки. Сёстры-близнецы. Русские. Приехали на войну из Екатеринбурга, то бишь Свердловска. Они занимались в военно-патриотическом клубе, лучницы, спортсменки, мастера-спорта, а здесь, диверсанты.
-Наших убивали,-горько спросила я и осеклась. Вера Павловна –то из своих, за Украину, но мало ли, кто уже сейчас для неё «наши». Предпочтения здесь, как и политические взгляды, вещь не вечная. Могли и поменяться.
-Если бы наших, я б их сама нахрен поубивала, -добавила Вера Павловна матерное словцо,- я ж вам говорю, диверсанты, девчата. Они, правда, приехали, чтобы бороться против фашистов за православие, за веру, но, слава Богу, видать Господь девочек от беды отвел, доехали только до наших мест и увидели других борцов за православие, русских казаков. Они и обалдели. Говорят, такого надругательства над Россией, памятью царя Николая, а девочки из «николаевок», последователей и приверженцев русского царя и православной верой они не видели. Пьянь, маты на блокпосту. Бабки им икон натащили, так они матерятся перед ликами, ссут, извините. Икона упала, наступили, переступили. Но казаки, вроде, как были свои, русские. И девчата пошли искать врагов. Они дошли до украинских блокпостов, и даже прошли на территорию наших войск,-рассказывала Вера Павловна,-вы не поверите, это тени.Девочки-кошки. Девочки-приведения. Так вот они были в шоке, от напавших на нас фашистов, как им рассказывали. Детские рисунки, книги, сборники стихов, вышивка, рушники, улыбки. Девчата рассказывали, что видели, как солдаты детвору катают на танке, конфеты им из запасов отдают, играют, песни поют. Животные на блокпостах, брошенные. Подбирают, кормят из пайков. И тогда они решили, что Господь дал им знак увидеть свет и тьму, они решили, раз приехали на войну, то надо очищать территорию от пьяни, а страну от генетического мусора. Вот по ночам на блокпостах и резали казаков. Может, слышали легенды о «черных вдовах», «женщинах-партизанах». Это от страха рассказы. Вон они, партизанки.
На одном из блокпостов ночью Агнесса наступила на гвоздь, торчащий из обломка ящика, в дровах. Вот, в принципе и всё. Вылечу, домой отправлю. Всё, отвоевались,-вздохнула Вера Павловна,-хотя скучать буду, но они меня в гости зовут, войну переждать,может поехать, а? Попартизанить,-смеётся она…
…Судьба иногда ставит перед нами сложные задачи, заставляет по-иному смотреть на жизнь. Я иногда боюсь своих мыслей. Я думаю об абсурде войны, о том, что мы, как куклы, которых дергают за ниточки Карабасы Барабасы, заставляя играть удобную для них пьесу. Кто-то решил, что на Донбассе должна идти война, кто? Кто внушил русским, что нам нужна их защита? Кто внушил всем украинцам что они должны убивать друг друга? Но ведь внушаются, ведь слушают эти идеи, ведь верят в них. Так может, нужна война, как очищение? Чтобы остались те, кто думает своей головой. Мне страшно от этих мыслей.
Я хватаюсь взглядом за икону, укрепленную на торпеде машины. Господи, ты знаешь ответ. Ты знаешь, куда мне идти. Я уже не знаю ответов, а вопросы не вмещаются в моей голове. Но кто-то, же вывел на свет Ванессу и Агнессу, кто-то привел нас сюда, кто-то толкнул Галину к аптечному окошку. Мир? Небо? Судьба? Вера? Любовь!
Мы переживали за близкого человека, за Веру Павловну, потому что любили её. Беспокоясь за нее, мы выпустили свет любви из своего сердца и он полетел. Вспыхнул огоньком в черноте обезумившего мира, кто-то увидел этот свет и подтолкнул к другому свету. Вот так, огонёк за огоньком и летим, спасая друг друга.
Я не знаю, как оправдать войну и убийство. Я не знаю, как можно любить свой народ и свою землю, называя это патриотизмом, и ненавидеть соседний, убивая его за такую же любовь к своей земле.
Я благодарю небо лишь за одно, за то, что я ещё встречаю в мире человечность.
Иванна.
По сетке сопротивления зоны, квадрат К., была сброшена информация о сбитом террористами самолёте, летчики которого успели катапультироваться. Один из них был ранен. Координаторы передали лишь точки приблизительного нахождения. Все, кто мог, кинулись на поиски, спешили, так как знали, ищут ведь, не только свои…
…Я не знаю её, никогда не видела, но хочу. Хочу обнять. Молча стоять, прижавшись, друг к другу. Мы обещали это сделать. Как всегда, в шесть часов вечера, после войны. Но не в Киеве, а в родном городе, обозначенном на карте зоны АТО, как квадрат К.
Она написала в сетке коротко: «Я, кажется, поняла, где это. Я иду. Отпишусь» и исчезла из эфира.
Страшно через десятки километров вглядываться в пустой квадрат сообщений, подбегая к компу каждые две минуты. Вечность! Она молчала вечность. Неизвестная мне по внешнему виду, голосу и возрасту девушка\женщина из квадрата К.
Копм мигну:
-Мы дома. Все вместе. Всё нормально. Что делать?
Вдох –выдох. Жива! Вернее, понимаю больше чем есть в слове «мы». Живы! Дальше четкие и жесткие инструкции.
Ближе к утру комп мигнул опять:
-Я дома. Задание выполнила.Спать!
Да, спать. С мая месяца мы спим днем. Ночью нам не принадлежит. Мы даже не знаем,кто «мы». Мы не знаем, друг друга, мы никогда не видели друг друга. Мы просто так решили. В день, когда началась война.
Комп мигнул на следующий день, как положено, ровно в 22-00. Иванна, в сети:
-Привет! Как ты, родная?!
-Нормально. Малой спит. Муж побурчал, поцеловал и ушел на смену.
Она рассказала, как в переговорах поняла, где может быть человек, за жизнь которого молилась Украина, и, уверены, его родные. Она просто собрала малыша. Её сыну всего полтора года, взяла одежду мужа, аптечку, бутылку водки, сигареты, фонарик и пошла. Через блокпосты, через ночь, через летящие по городу машины, с вооруженными людьми. Она нашла его. В заброшенных гаражах на краю города. Тихо сказала пароль. Тихо получила ответ. Она продумала всё до мелочей, обычная женщина -домохозяйка, не националистка, не фашистка, просто женщина, которая ждет мужа с работы, и прислушивается к гудку на шахте. Она боится, что он загудит. В этих местах шахты метановые. Если гудит сирена, значит, муж может не вернуться с работы, значит, взорвался метан.
Она очень хотела, чтобы для той, другой, женщины-домохозяйки, муж которой улетел выполнять свою боевую задачу, не прозвучал гудок. Она просто хотела, чтобы все были живы. Для неё очень важно, чтобы её сын рос с папой, и чужой сын рос с папой. И чтобы не было войны и сирен. Ни военных, ни шахтных.
Поэтому она взяла робу мужа и переодела в неё спасаемого летчика. Натерла его угольной пылью, подкрасила глаза и ногти черным карандашом, ведь её муж шахтер, а эти черные метки никогда не смываются, облила его водкой для запаха. И они пошли.
Увидев идущих на встречу людей, она начинала громко бухтеть и ругать "мужа»:
-Господи, ну почему у людей мужья не пьют, а? Ну зачем же ты набрался так, скотина? Сил моих нет, иди уже, иди.
И они шли к дому, свету и спасению. Он, держась рукой за незнакомую девушку, которой был вынужден доверить свою жизнь и она,…толкая впереди себя коляску со спящим сыном. Через ночь, блокпосты, летящие по городу машины, с вооруженными людьми…
…Утром кто-то из военных толкал по телевидению бравурную речь об успешно проведенной им спецоперации по спасению. Ивана не слышала этой передачи, ей некогда смотреть телевизор. Телевизор-это после войны.
…Женщины на войне не плачут, просто принимают решения, просто живут, работают, воспитывают детей, пекут хлеб, придумывают рецепты «из ничего», знают на память карты местности и умеют пользоваться координатами, умеют различать звуки крупнокалиберного миномёта и автомата, гаубицы и танка, знают, что такое ПЗРК, БРДМ, БМП и никогда «Искандер» не спутают с ГРАДОМ.
Хотя нет, вру, плачут. Мы плачем только тогда, когда слышим, как кто-то сидящий в теплом, уютном кресле за тысячу километров от войны, возможно, кушая что-то приготовленное по- рецепту, рассуждает о сепаратизме и патриотизме, обнуляет всех жителей Донбасса до безликой массы и знает все тонкости войны...

@темы: Изба-читальня, Мой второй дом

---

Папина доця. Реальный папа, реальная доця.

@темы: Дигитал, Законченные работы, Творчество

---

Кошачья армия

... Поставить флаг. Найти котэ. Рыть окопы.
maidanua.org/2014/12/ukrajinska-kotyacha-armiya...

@темы: Мой второй дом

---

"Просто це наша земля! Де хочу, kurva, там і стою!" (с) один из пограничников.

@темы: Мой второй дом

---

От этой техники рисования прусь как удав по стекловате.

@темы: Warhammer 40 000, ИзОбразы

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

- У нас тут хлопцы как умеют делают себе ножи из корпусов Градов. Валера, могу прислать, если ваши знакомые занимаются изготовлением ножей.
- Ярик, если Валере не понадобится, пришли мне.
Валере таки понадобилось. У Валеры всему находится применение.
- Ничего, мы еще не все выкопали! - смеется Ярик. - Пришлю еще!

@темы: Мой второй дом

---

Закончила настройку ленты Избранного. Лепота.

---

День 25

Женя

@темы: Дигитал, Скетчи-почеркушки, Daily Sketch, Творчество

---

День 24

Ярик

@темы: Дигитал, Скетчи-почеркушки, Daily Sketch, Творчество

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра